STORY — Перевод на русский
Photographer Paul Nicklin traveled to Antarctica to shoot a story on leopard seals.
Фотограф Пол Никлин поехал в Антарктику, чтобы снять историю о морских леопардах.No, it’s because of the story, because we feel personally involved in that story.
Нет, дело в истории, дело в том, что мы чувствуем себя частью этой истории.What is also important is to note that these figures only tell part of the story.
For example, one company would tell a story of love through its very own search engine.
Например, одна компания рассказала историю любви при помощи своего поисковика.One slightly silly thing that’s invisible is this story, which is invisible to you.
Вот одна немного нелепая вещь, которая невидима — это одна история, которая невидима вам. It’s a story of nations, of ideologies, of territories, and of conflicts among them.
Это история государств, идеологий, территорий и конфликтов между ними.She was the editor then of a magazine called ID, and she gave me a cover story.
Она была редактором журнала ID и вот она сделала меня темой номера.So, I will go further, and I say, «I tell a story, and therefore I exist.
«
And I talked to his mom, and I ended up doing a story on him for a magazine called Kidrobot.
Я говорил с его матерью, а потом написал историю о нем в журнале «Kidrobot».And lastly with this story, I also wanted to focus on baby sharks, shark nurseries.
И наконец, в своем рассказе, я также хотел обратить внимание на места обитания детенышей акул.But the story of the vending machine is a little more interesting if you know more about crows.
But I think we can see the very beginnings of a new story beginning to emerge.
Но мне кажется, что мы присутствуем при появлении новой истории. I came back to India and nobody was interested in buying the story.
Я вернулся в Индию, и никто не заинтересовался в приобретении этой истории.He served — (Applause) — with the Marines, and I want to tell you a little, brief story.
Он служил — (Аплодисменты) — в морской пехоте, и я хочу рассказать вам маленькую историю.And then, telling me this story, Frankie said, «You know … God, drugs really make you stupid.»
When the story was published, unsolicited donations poured in.
We want you to tell a story, but we just want to tell our story.»
Мы хотим, чтобы вы рассказали историю, просто это должна быть наша история». MT: Which means magic is theater and every trick is a story. МТ: Это означает, что магия — это театр, а каждый фокус — это отдельная история.Как писать User Story.
User Story — это короткая формулировка… | by Alexander TvarИтак, истории:
1 Как пользователь я могу хранить свои фотографии в системе, чтобы иметь возможность показать или продать их другим пользователям.
2 Как рекламодатель я могу помещать свою рекламу в системе, ориентированную на пользователей.
3 Как администратор я могу управлять фотографиями пользователей, так чтобы контент сайта был легальным.
Во время обсуждения первой истории, заказчик и команда приходят к тому, что пользователи системы должны быть авторизированны системой перед выполнением каких-либо действий с фотографиями. Это приводит к появлению новой пользовательской роли «гостя» — группе людей, которые неавторизированны системой или вообще пока не имеют пользовательской учетной записи.
4 Как гость я могу зарегистрироваться в системе для получения пользовательской учетной записи и последующей работы.
5 Как гость я могу войти в систему под ранее созданной учетной записью, для последующей работы.
Пользуясь принципом симметричности требований, команда и заказчик принимают решение, что пользователь должен иметь возможность удалить свою учетную запись в случае необходимости:
6 Как пользователь я могу удалить свою учетную запись и перестать быть пользователем системы.
Обсуждая концепцию учетных записей, рождаются также следующие истории:
7 Как пользователь я могу изменить данные своей учетной записи.
8 Как пользователь я могу сделать некоторые поля своей учетной записи видимыми для других пользователей.
Просто? Достаточно. По крайней мере, не сложнее, чем писать спецификации. Но дальше — интереснее.
ВОПРОСЫ?
К этому моменту, я надеюсь, у вас появилось много интригующих вопросов, даже, может быть, их у вас стало больше, чем до начала чтения этой статьи… Я попробую вкратце разъяснить как же все-таки это все может работать.
КУДА ДЕЛИСЬ ДЕТАЛИ?
Первый вопрос, который задает человек, который привык работать с более тяжеловесным подходом к требованиями (основанным к примеру на подходе Software RequirementsSpecifications из RUP), это «куда подевались детали?»
Это вопрос затрагивает ключевой аспект использования историй.
Попробую коротко объяснить.
Конечно, детали есть, и их никто не отменял — как без понимания деталей программист может написать адекватный код, а тестировщик его принять? Детали необходимы. Но использование историй смещает суть и время выработки деталей.
Детали историй — это больше не неизменная часть требований, которые продумываются заказчиками во время написания требований и предъявляются команде в готовом виде. Вместо этого заказчик и команда во время обсуждений историй совместно приходят к понимаю уровня детализации, который необходим на текущей фазе, и принимают совместные решения, пополняя истории все большим количеством информации.
ПРИМЕР ДЕТАЛИЗАЦИИ.
Рассмотрим одну из историй, идентифицированную выше:
4 Как гость я могу зарегистрироваться в системе для получения пользовательской учетной записи и последующей работы.
Во время обсуждения этой истории с командой заказчику задают вопрос о том какая информация нужна для создания пользовательской учетной записи.
Обсуждая различные варианты, заказчик и команда приходят к тому, что для первой версии системы достаточно будет проверенного электронного адреса плюс имени пользователя и его пароля.
К истории дописывается этой комментарий. Теперь история выглядит так:
4 Как гость я могу зарегистрироваться в системе для получения пользовательской учетной записи и последующей работы.
Нужен проверенный email и выбранные пользователем имя и пароль.
В ходе дальнейших высказываний кто-то из тестировщиков задает резонный вопрос о минимальной длине пароля и проверке на уникальности имени. Продолжая дискуссию, команда и заказчики приходят к мнению, что необходимо описать основные критерии готовности истории, чтобы команда понимала ожидания и знала, когда объявлять историю готовой:
4 Как гость я могу зарегистрироваться в системе для получения пользовательской учетной записи и последующей работы.
Нужен проверенный email и выбранные пользователем имя и пароль.
Тест 1: пользователь не может ввести пароль меньше 6 символов
Тест 2: пользователь не может ввести имя меньше 3 и больше 20 символов
Тест 3: пользователь должен иметь уникальное имя в системе
Тест 4: после регистрации пользователь должен получить имейл для активизации своей учетной записи
Тест 5: пользователь не может войти в систему, если учетная запись не была активизирована
Тест 6: при успешном входе система приветствует пользователя текстом «Добро пожаловать, <имя пользователя>»
Возможно во время реализации, тестирования и приема истории возникнут ещё какие-то дополнительные моменты. В этом случае они могут быть описаны в виде уточняющих тестов или как комментарии. Возможно из этих дополнения появятся новые истории.
Таким образом истории пополняются деталями по мере необходимости, эволюционируя от коротких высказываний до детализированных и согласованных требований со встроенными критериями готовности.
МОЩНЫЕ ИНСТРУМЕНТЫ РАБОТЫ С ИСТОРИЯМИ: УПОРЯДОЧИВАНИЕ, РАЗБИЕНИЕ И ГРУППИРОВКА
Как видно, описанные выше истории являются более-менее автономными сущностями, и, как следствие, могут быть перечислены в другом порядке. Конечно между историями существуют связи и логические цепочки — нельзя, к примеру, удалять пользовательские записи, не умея создавать их. Но все таки можно научиться составлять истории таким образом, чтоб обеспечить некоторую свободу в выборе порядка их реализации. Свободы будет, естественно, тем больше, чем больше самих историй и чем независимее они друг от друга.
Если же истории независимы, да к тому же их достаточно много, то можно смело предположить, что их ценность с точки зрения вклада в систему различна. А значит, варьируя порядком историй, можно выставить их в таком порядке, что первые «n» историй будут играть ключевую роль в полезности системы, в то время как другие истории будут скорее необязательными добавками, привлекающими пользователей или облегчающими их работу.
Пользуясь знанием рынка, а также здравым смыслом (к сожалению на сегодняшний день оба этих критерия не поддаются численной оценке), заказчик выстраивает список историй таким образом, чтобы максимизировать возврат вложений от проекта.
Вот пример, как могли бы быть отсортированы истории вышеописанного проекта (это всего лишь один из вариантов, конечно, есть и другие):
4 Как гость я могу зарегистрироваться в системе для получения пользовательской учётной записи и последующей работы.
5 Как гость я могу войти в систему, имперсонализируясь с ранее созданной учётной записью, для последующей работы.
1 Как пользователь я могу хранить свои фотографии в системе, чтобы иметь возможность показать или продать их другим пользователям.
3 Как администратор я могу управлять фотографиями пользователей, так чтобы контент сайта был легальным.
7 Как пользователь я могу изменить данные своей учетной записи для корректировки измененных или неверных данных.
2 Как рекламодатель я могу помещать свою рекламу в системе, ориентированную на пользователей.
8 Как пользователь я могу сделать некоторые поля своей учетной записи видимыми для других пользователей.
6 Как пользователь я могу удалить свою учетную запись и перестать быть пользователем системы.
Как вы видете, истории выстроены в порядке, который, во-первых, логичен с точки зрения заказчика и команды, а во-вторых ценность историй уменьшается сверху вниз. Таким образом, если, к примеру, на половине проекта наступает нехватка ресурсов (скажем, после реализации истории для администратора системы), заказчики смогут получить выгоду от продукта, так как наиболее важные истории уже будут реализованы. Это ни что иное как минимизация рисков от вложений.
Конечно, порой не так легко и очевидно принять правильное решение о порядке историй, но в этом и состоит мастерство быть заказчиком (это отдельная, неисчерпаемая тема…)
Кроме инструментария ранжирования историй, в руках у заказчика есть и другие мощные средства, позволяющие повысить эффективность своих финансовых вложений.
К примеру, одна из описанных на ранней фазе проекта историй в какой-то момент может показаться слишком большой в сравнении с другими, что усложняет понимание её приоритета:
1 Как пользователь я могу хранить свои фотографии в системе, чтобы иметь возможность показать или продать их другим пользователям.
В этом случае заказчик и команда могут попробовать разбить ее на несколько более мелких историй, каждая из которых может получить свой приоритет:
9 Как пользователь я могу хранить свои фотографии в системе, чтобы иметь возможность показать их другим пользователям.
10 Как пользователь я могу хранить свои фотографии в системе, чтобы иметь возможность продать их другим пользователям.
При этом нужно учесть, что начальная история не разбивается на две «под-истории», а замещается двумя новыми. Это не разбиение историй на подзадачи для постановки их программистам, это всего лишь переформулировка требований для более эффективного управления ими.
Подобный процесс разбиения сложных и больших истории на более простые может осуществляться в теории довольно долго. На практике же, заказчики и команда в скором времени вырабатывают совместное понимание адекватного размера историй и следуют ему при написании новых и разбиении существующих историй. Этот размер зависит от количества историй, реализуемых за итерацию. Но об этом поговорим подробнее, обсуждая планирование.
Механизмом, обратным разбиению, служит группировка историй. Иногда бывает полезно склеить мелкие истории в одну побольше для улучшения понимания связности историй.
Я уверен, вы неоднократно будете пользоваться этими простыми но мощными средствами управления требованиями, когда начнете использовать истории в своих проектах.
Как вы до сих пор справлялись с подобными задачами?
ДИНАМИКА ЗНАНИЙ
Программный продукт — это не только код и документация. Это также знания о пользователях, рынке, особенностях продукта, технологиях и прочее. Если же проект — это развитие продукта, то тогда в нем должны гармонично изменяться все его составные части: код, документация и знания. А, следовательно, знания динамичны. Таким образом, что вчера казалось фактом, сегодня в свете новоприобретенных знаний таковым может уже не быть. Для историй это значит, что порядок приоритезации историй, сделанный вчера, уже сегодня, возможно, должен быть изменен.
И в этом нет ничего плохого: меняется мир, также меняются наши знания о мире. И это такой же факт для индустрии программного обеспечения, как и для всего остального.
Вот ещё один плюс хранения требований в виде списка относительно независимых историй. Его в любой момент можно пересортировать, добавить новые или удалить ненужные истории. Хранение требований в виде историй не препятствует динамичности знаний, а наоборот, базируется на том, что наши знания будут и должны меняться, иначе продукт устареет, ещё не начав использоваться.
ЧТО ДАЛЬШЕ?
Когда начальный набор историй готов, все истории обговорены и детализированы до нужной степени, ничего больше не остается, как перейти к их реализации, выпуская программный продукт, в соответствии с приоритетами заказчиков и желаниями пользователей.
Про оценивание размера историй, планирование историй по итерациям, предсказание времени готовности историй и прочие важные аспекты речь пойдет во второй части статьи.
Откуда:
http://agilevision.blogspot.ru/2013/07/user-stories.html
http://www.ozon.ru/context/detail/id/34376940/
http://2tickets2dublin.com/how-to-write-good-user-stories-part-1/
http://apptractor.ru/develop/user-story-plan-deystviy-dlya-razrabotchika.html
Facebook Stories — что это, где найти и как сделать
Что такое Stories
В разделе Stories показываются полноэкранные публикации с изображениями и короткими видео в вертикальном формате. Их называют историями. На изображения и видеоролики можно наложить текст, стикеры, анимацию, маски, фильтры. Кроме того, можно создать истории, которые содержат только текст или только музыку.
В Facebook и Instagram раздел с историями отображается вверху страницы над лентой публикаций на десктопах и в мобильном приложении соцсети. В Messenger истории показываются только в мобильном приложении, также над чатами.
Загружать истории могут и люди, и компании на странице бизнеса.
Пользователь Facebook, Instagram или Messenger видит истории людей, страниц бизнеса и пабликов, на которые подписан. Чтобы просмотреть историю, нужно кликнуть на нее, — публикация развернется на весь экран. Далее они будут автоматически сменять друг друга, если пользователь их не пролистывает публикацию нажатием на правую часть экрана смартфона.
Изображение показывается в течение 5 секунд, а видео в одной истории может длится до 15 секунд. Контент в Stories доступен к просмотру 24 часа после публикации, затем он исчезает.
Как загрузить истории в аккаунт компании
В Facebook пользователь может создать историю на главной странице или в своем профиле. Однако страница бизнеса может опубликовать историю только в мобильном приложении, и эта функция доступна только администраторам.
Создание истории для страницы бизнеса в Facebook Чтобы добавить историю с мобильного устройства, понадобится дать приложению доступ к камере. Можно сразу снять контент или выложить историю с заранее подготовленными фото или видео.В Instagram добавить историю можно в разделе с лентой публикации или на странице аккаунта. Для этого необходимо нажать на кнопку плюса и выбрать формат «История».
Кнопка для загрузки публикаций в Instagram в ленте публикаций и аккаунте компанииКак создать рекламу для показа в Stories
Кроме пользовательских публикаций, в разделе Stories показываются реклама бизнеса. Она появляется между пользовательскими историями и имеет метку «Реклама».
Stories в Instagram стали местом для размещения рекламы в 2017 году, Stories в Facebook — в 2018-м.
Обычно реклама в историях используется вместе с рекламой в ленте и нужна, чтобы повысить охваты, увеличить узнаваемость бренда и получить конверсии. Настроить рекламу в Stories можно через Ads Manager. Для этого необходимо выполнить стандартные настройки кампании и в качестве плейсмента на уровне группы объявлений отметить Истории в Facebook, Instagram и Messenger.
Как делать привлекательные истории
-
Экспериментируйте и ищите нестандартные решения. Пробуйте фото, видео, зацикленное видео (Boomerang) и выясните, что больше привлекает аудиторию. Также пробуйте разное оформление: эффекты, наклейки и т. д.
-
Делайте кросспостинг Stories из Instagram на Facebook и наоборот. Ваша потенциальная аудитория может использовать обе соцсети. Публикуя истории на двух площадках, вы сможете охватить больше пользователей.
-
Выясните, кто ваша аудитория, составьте ее портрет. Создавайте контент и подбирайте оформление в зависимости от особенностей и предпочтений аудитории.
-
Расскажите и покажите целостную историю в серии публикаций. Для этого у серии должны быть логичные начало, середина и конец, чтобы увлечь пользователя и мотивировать его смотреть дальше. Продумайте и подготовьте сразу несколько креативов.
-
Сделайте свой рассказ кратким и лаконичным. Не растягивайте одно повествование более чем на 3–5 публикаций, иначе вы утомите пользователя и он потеряет интерес.
Apple обязали принимать совершенные не в App Store платежи: чем это грозит компании
Что случилось
В пятницу, 10 сентября, акции Apple упали больше, чем на 3% после того, как суд постановил, что компания больше не может запрещать разработчикам размещать в App Store «кнопки, внешние ссылки» на сторонние сервисы для оплаты покупок. Суд вынес постоянный судебный запрет. Он вступит в силу в декабре.
Что это значит
Apple больше не сможет запрещать разработчикам добавлять в приложения в App Store ссылки на собственные сервисы для оплаты. Таким образом, когда пользователи будут оформлять подписку, покупать товар или услугу в приложении на iPhone, разработчик сможет перенаправлять их на внешние сайты для завершения транзакции. В результате компании смогут избежать комиссии Apple, которая составляет от 15% до 30%.
Apple также не сможет ограничивать общение разработчиков с клиентами через контакт, который пользователь добровольно указал при регистрации учетной записи в приложении.
Реклама на Forbes
Решение об этом вынесла Федеральный судья США Ивонн Гонсалес Роджерс в ходе судебного процесса между Apple и разработчиком популярной игры Fortnite — компанией Epic Games. Apple выиграла 9 из 10 пунктов, однако проиграла по последнему — компания настаивала на запрете рекламы других платежных сервисов для совершения покупок в App Store.
Издание The New York Times называет решение серьезным ударом и потерей для Apple: недополученная комиссия отразится на прибыли калифорнийской компании и может перевернуть онлайн-рынок стоимостью $100 млрд. Длительная кампания Apple по использованию всех возможностей App Store — одного из стержней интернет-экономики — скоро может подойти к концу.
Всего за 2020 год комиссии в App Store принесли Apple $6,3 млрд выручки.
Зачем мне это знать
Крупным планом
Бизнес Apple сталкивается с серьезными претензиями регулирующих органов по всему миру. В июне 2020 года два антимонопольных дела против Apple открыла Европейская комиссия. Поводом стали жалобы крупных медиасервисов. Владелец дейтинговых приложений Match Group, стриминговый сервис Spotify, почтовый сервис Hey.com, продавец электронных книг Kobo («дочка» Rakuten) заявляли, что Apple ограничивает продвижение конкурирующих сервисов в App Store и взимает комиссию за платежи внутри приложений и подписку.
В 2019 году вице-президент Telegram Илья Перекопский отмечал, что требование Apple к разработчикам приложений платить 30% от оборота за то, что продукт окажется в App Store, похоже на дань Золотой Орде. Тогда же основатель Telegram Павел Дуров написал пост, в котором заявил, что государствам для поддержки своих IT-рынков следует как минимум обязать Apple предустанавливать на смартфоны альтернативные магазины приложений, которые позволяли бы местным разработчикам избежать комиссии в 30%.
Южная Корея в 2021 году уже заставили Apple разрешить использование сторонних платежных систем в App Store. А в Японии корпорацию обязали отменить 30% комиссию для разработчиков приложений с видео, музыкой, электронными книгами и прессой (исключение составляют игры).
Epic Games — одна из самых известных игровых компаний, которая оспаривает в суде контроль Apple над своим магазином приложений. В 2020 году Epic Games изменила политику внутри Fortnite: компания снизила на 20% цену на внутриигровую валюту, если игроки покупали ее напрямую у разработчика. Apple посчитала это нарушением правил App Store и удалила игру из магазина. В ответ игровая компания подала иск в суд: Epic Games хотела, чтобы ей разрешили устанавливать собственный магазин приложений на iPhone.
Для инвестора
Акции игровых компаний AppLovin (+8,85%), Zynga (+6,28%), Playtika (+6,08%) и Roblox (+1,77%) резко выросли в пятницу после новостей о запрете суда диктовать Apple условия проведения платежей внутри мобильных игр и приложений. Именно игровые компании и стриминговые сервисы будут главными бенефициарами этого решения, полагает гендиректор сервиса по обработке транзакций в приложениях Recurly Дэн Беркхарт. По его словам, разработчики смогут снизить стоимость товаров внутри приложений и увеличить свои доходы.
Что касается Apple, то компания сможет выдержать удар, пишет Bloomberg. Корпорация избежала более серьезного риска: суд мог признать, что она является монополистом на рынке. Однако потери компании от $1 млрд до $4 млрд будут зависеть от того, сколько разработчиков воспользуются новой возможностью, считает аналитик Loup Ventures Джин Мюнстер.
Вряд ли все пользователи откажутся от платежей в App Store, но конкуренция может вынудить Apple снизить комиссии, говорит партнер FP Wealth Solutions Алексей Дебелов.
Решение суда вряд ли среднесрочно может навредить бизнесу Apple, считает партнер Capital Lab Евгений Шатов. «Разработчикам очень важно быть в App Store и лучше не раздражать его владельца, поэтому сторонам придется искать компромисс», — отметил он. Но в долгосрочной перспективе данное решение может стать одним из первых кирпичиков в борьбе с технологическими гигантами, полагает эксперт.
Информацию все чаще используют в качестве оружия, но никто не обращает на это внимания
Информацию давно и успешно используют в военных целях: поэмы Гомера об осаде Трои в 1200 году до н.э. вдохновляли военных стратегов и восхищали аудиторию на протяжении сотен лет. Но современные средства коммуникации изменили наше восприятие новостей о конфликтах. Социальные сети и Интернет расширили само поле боя, дав главам государств новые возможности для продвижения своих национальных интересов.
Перед выводом американских войск из Афганистана “Талибан” (запрещено в России) развернул агрессивную кампанию в соцсетях для распространения своей повестки. Например, в Twitter талибы показывали, как спокойно американские войска уходят из страны. Для сравнения, в 1990-е группа совсем по-другому относилась к технологиям — тогда они запретили афганцам пользоваться интернетом.
Филипп Сейб — профессор журналистики и международных отношений Университета Южной Калифорнии, США. Он со-основал научный журнал Media, War and Conflict и много десятилетий пишет о СМИ и войне. В своей последней книге “Информация на войне: журналистика, дезинформация и современные военные действия” Сейб описывает роль информации в конфликтах — в том числе и во Второй мировой войне, конфликтах во Вьетнаме и Сирии — в условиях быстро меняющейся медиа-экосистемы. Я поговорила с ним о том, как цифровые технологии повлияли на ландшафт войны и почему общественности стоит более серьезно отнестись к этому вопросу.
Интервью переведено с английского языка, отредактировано и укорочено.
Coda: Ваша книга — о том, какую роль исторически играла информация в военных действиях. Почему вы решили написать ее?
Филипп Сейб: Я считаю, что все больше и больше говорят о милитаризации информации и ее использовании в качестве инструмента ведения войны различными правительствами. Я думаю, что это очень важное явление, которому не уделяют достаточно внимания.
Когда вы впервые заметили, что информацию используют в качестве оружия?
Думаю, что я начал интересоваться этой темой в процессе работы над книгой “Передачи с Блица”, в которой я написал о работе Эдварда Марроу в Лондоне. Он и его коллеги из США и Великобритании понимали, как важна была информация для того, чтобы заставить США помочь осажденной Великобритании. Это был мой первый опыт написания статей на эту тему, и с тех пор мой интерес к ней только возрастал. Особенно, конечно, в 2016 году, когда Россия использовала информацию против США.
Вы пишете “военные понимают, что информация может быть ценным дополнением привычному оружию”. Расскажите об этом поподробнее?
Тут несколько важных моментов. Во-первых — пропаганду традиционно используют для смягчения общественного мнения или влияния на иностранную общественность. Если говорить о периоде до вступления США во Вторую мировую войну, то британцы в Штатах очень активно пытались влиять на американское общественное мнение. Теперь русские и, в определенной степени, китайцы сделали информацию неотъемлемой частью своих военных доктрин. Пример — война России против Украины.
Россия заявила, что в прошлом войны на 90% состояли из обычных боевых действий и на 10% — из пропаганды. Будущие конфликты, возможно, будут состоять на 90% из пропаганды и на 10% из обычных боевых действий. Если это действительно так, возникает множество вопросов. Например, если информацию используют как инструмент войны, как на нее законно реагировать? Другими словами, если Россия вмешивается в американскую политику через информацию, нужно ли отвечать только информацией, или это требует военных действий? Я думаю, что этот вопрос будет волновать политиков еще некоторое время. Я бы добавил, что пока что политики так и не смогли разобраться с этим.
С распространением Интернета и цифровых приложений информационная война будет играть все более важную роль в конфликтах?
Безусловно. Я так считаю, потому что сама информационная вселенная сильно изменилась, и количество способов достучаться до общественности выросло в разы. Вам не нужно пытаться попасть в вечерние новости, вы можете просто зайти в Twitter. Существует так много способов донести информацию до общественности. И это то, в чем Россия так преуспела в США в 2016 году. Дональд Трамп доказал, что никакие цензоры ему не нужны, он мог просто написать твит и миллионы его подписчиков получали информацию — часто недостоверную, но и нефильтрованную. Военные тоже могут использовать это в своих целях.
Вы уже давно пишете на эту тему. Мне интересно, предвидели ли вы, что с появлением Интернета информация будет играть все большую роль в войне?
В данном случае мой хрустальный шар не очень-то мне помог. Я интересуюсь историей, и я подумывал провести еще один исторический анализ роли новостных СМИ. Но потом мне стало интереснее заглянуть в будущее. Особенно из-за нехватки информации и отсутствия адекватной реакции — со стороны стран, правительств, образовательных систем, всех — на злокачественное использование информации.
Один из аргументов, которые я привожу в книге — что лучше всех отреагировала Финляндия. Они начали критически оценивать информацию, и учить этому в детском саду. А в США подход, скорее, “как попало”. При обучении журналистов мы готовим людей для работы в сфере медицины, политики и так далее, а стоило бы обучать будущих журналистов работать в сфере информации. Они должны понимать, как все это работает. А большинство из них не понимают.
Ваши слова заставляют задуматься над тем, что мы, как отдельные люди и как общество, должны делать для развития медиаграмотности. Но у журналистов, к счастью или нет, тоже есть своя роль в этом процессе. Как хорошо СМИ освещают эти вопросы?
Я думаю, что журналисты и медиаорганизации — издания и телеканалы — сильно недооценивают важность этого вопроса, единицы признают это. Американские СМИ сильно отстали в этом плане. Возможно, с приходом администрации Байдена на это стали обращать больше внимания в государственных структурах, в армии, в Госдепартаменте и.т.д. Но в период, когда у власти был Трамп, об этом даже говорить было запрещено, потому что были подозрения, что в выборы 2016-го года вмешалась Россия.
Вы приводите пример рохинджа (этническая группа, проживающая в основном на границе с Бангладеш) в Мьянме — это и множество других нарушений прав человека и конфликтов были раскрыты через социальные медиа. Как вы думаете, становимся ли мы все менее чувствительными, когда теоретически можем взять в руки телефон, открыть Twitter и увидеть видео и фотографии в режиме реального времени? Или это делает нас более сочувствующими?
Я думаю, и то, и другое. Информационная перегрузка в целом имеет тенденцию ослаблять людей, потому что ее (информации) так много. Мы далеко ушли от, скажем, 1940-го, когда репортажи Марроу о бомбежках в Лондоне действительно шокировали людей. Я думаю, что люди стали невосприимчивы к шокирующему содержанию новостей. И даже когда вы думаете о самолетах, влетевших в башни-близнецы, в первый раз это ужасает. Во второй и в третий раз это ужасает. На сотый раз — это уже телевидение. Мы просто смотрим новости, как спорт. Вот почему я считаю, что в школах необходимо преподавать более сложное и расширенное критическое мышление.
Один из трендов, о котором я пишу, связан с тем, что авторитарные страны закрывают доступ к информации во время беспорядков. Я имею в виду отключение интернета во время выборов, протестов и т.д. Это как-то влияет на то, как вы воспринимаете информационную войну? Не только то, как правительства манипулируют информацией, но часто делают ее недоступной?
Да, я думаю, что это скрытый способ использования информации в качестве оружия. Некоторые правительства, которые так поступают, блокируют доступ к определенным ресурсам, одновременно публикуя свою собственную информацию, которую считают более полезной для себя. Это часть одной и той же проблемы. Когда люди впервые заговорили о великой демократизирующей силе новых СМИ, мне кажется, они склонны были упускать из виду другие способы использования и контроля медиа. Это становится все большей проблемой во всем мире.
Ваша книга охватывает большой отрезок истории, от Второй мировой войны до наших дней. Какие самые важные выводы вы сделали из вашего исследования?
Я думаю, что люди должны более серьезно относиться к информации. Мы по-прежнему читаем утренние новости — в Интернете — проверяем результаты бейсбольных матчей и тому подобное, а потом откладываем в сторону. Мы не до конца осознаем, насколько влиятельна и вездесуща информация, и как она влияет на наше поведение.
Вопрос в том, “научится ли общество лучше справляться с этим?” Это как загрязнение воздуха. Воздух становится все хуже и хуже, и в какой-то момент, вы надеетесь, общественность скажет: “Подождите-ка. Мы не можем так жить”.
Перевод и адаптация с английского: Александра Тян
A Cyberpunk Ghost Story, это последняя игра, когда-либо выпущенная для PS Vita – Ты в теме игры!
Synergia и Sense: A Cyberpunk Ghost Story будет поддерживать перекрестную покупку с PS4 и PS5.
После обширных обсуждений и технических разговоров с Sony Interactive Entertainment, Top Hat Studios, Inc. обеспечила, возможно, последний выпуск для платформы Playstation Vita.
SYNERGIA от RadiArts будет предпоследним названием для консоли, а SENSE: A CYBERPUNK GHOST STORY от Suzaku станет последним релизом для платформы. Обе игры будут выпущены во вторник, 27 апреля, с возможностью перекрестной покупки для версий игр для PS4 (также доступно на PS5 через обратную совместимость).
Возможно, Sense: A Cyberpunk Ghost Story, это последняя игра, когда-либо выпущенная для PS VitaОни будут доступны в течение чуть менее 4 месяцев – до момента окончательного закрытия магазина PS Vita; этот цифровой выпуск следует за ранее выпущенным ограниченным физическим изданием для обеих игр, каждая из которых была распродана менее чем за день. К сожалению, из-за технических ограничений сервисов PEGI и SIEE Vita, эти выпуски будут доступны только в цифровом формате для региональных магазинов Playstation в Северной Америке и Азии.
О Synergia
Synergia была первоначально выпущена в Steam в июле 2020 года, где получила подавляющее количество хороших отзывов и любовь поклонников визуальных новелл. В этом визуальном романе на тему киберпанка Юрия игроки попадают в новый мир, где любовь становится высшим преступлением. Они будут играть за Силлу, одинокого полицейского, чья жизнь изменится после встречи с необычным человекоподобным андроидом по имени M.A.R.A. Игра теперь доступна в Steam, GoG, Nintendo eShop и Playstation Store для PS4 с совместимостью с PS5.
О Sense: A Cyberpunk Ghost Story
Sense: A Cyberpunk Ghost Story был первоначально выпущен 25 августа 2020 года и приобрел культ поклонников благодаря смешиванию киберпанка, восточной мифологии, японского ужаса и китчевой эстетики. Игра доступна в цифровом виде в Steam, Nintendo eShop, Playstation Store для PS4/PS5, а также в формате физического картриджа для Nintendo Switch, любезно предоставленного EastAsiaSoft совместно с PlayAsia.
О Top Hat Studios
Top Hat Studios – это нишевый бутик-издатель из Нью-Йорка, чьи названия включают Synergia, Sense: A Cyberpunk Ghost Story, Synergia, Potion Party и добились успеха как Ova Magica, SteamDolls и The Girl From Arkanya. Начав как настоящая инди-компания, основанная на низовом уровне, без внешних инвестиций, Top Hat Studios теперь предоставляет целостный пакет публикаций, развития бизнеса и передачи опыта инди-разработчикам и индивидуальным разработчикам.
«Google Spotlight Stories — это фантастически прекрасно!» – Коммерсантъ FM – Коммерсантъ
Новое приложение от компании Google предлагает пользователям погрузиться в виртуальную реальность без использования традиционного аксессуара — очков. Веселья от этого меньше не становится, рассказывает обозреватель «Коммерсантъ FM» Александр Леви.
Не так давно мы всей редакцией развлекались очками виртуальной реальности. Понравилось каждому, но покупать этот аксессуар не готов никто. И дело не только в стоимости, но и в необходимости подключать конкретный смартфон, а также в скудном количестве контента.
Компания Google, активно развивающая технологии виртуальной реальности, создала любопытный аналог, не требующий соблюдения описанных условий. Подойдет любой смартфон, поскольку это мобильное приложение. И оно доступно не только владельцам платформы Android, но и пользователем iOS устройств.
Речь о Google Spotlight Stories. Не буду скупиться на эпитеты — оно фантастически прекрасно! Удовольствия не меньше, чем от очков виртуальной реальности. Я бы назвал приложение сборником интерактивных визуализаций или подборкой панорамных мультфильмов и короткометражных кинолент. Панорамные они потому, что нарисованы или отсняты были не в одной плоскости, а на 360 градусов. А интерактивные как раз потому, что зритель сам решает с какого ракурса ему наблюдать развитие событий. Для смены плана пользователю придется поворачивать смартфон в нужном направлении. Поделюсь советом: найдите стул, который вращается — так удобнее.
Надо честно признать, что события некоторых мультфильмов в Google Spotlight Stories способны развиваться только тогда, когда пользователь смотрит в определенном направлении. Но это не лишает его свободы действий. Рассматривать можно любую часть панорамного экрана в любое удобное время.
Справедливости ради, приложение пока в аутсайдерах по количеству контента в сравнении с очками виртуальной реальности. Но я уверен, доступный на момент записи программы список из четырех историй скоро расширится. Скачать Google Spotlight Stories можно бесплатно. Попробуйте обязательно. Тем более что контент пока тоже доступен безвозмездно.
Другие новости из мира приложений в iTunes подкастах «AppStore с Александром Леви».
Ужин: История любви: Все начинается за семейным столом: 9780062080905: Розенстрах, Дженни: Книги
«Пока у людей есть дети, работа, браки и аппетиты, этой поваренной книге суждено оставаться классикой». -Элизабет Гилберт, автор Ешь, молись, люби
Первая книга от автора Вегетарианцы буднего дня и Ужин: Пособие.
Дженни Розенстрач и ее муж Энди регулярно, можно сказать, патологически, готовят ужин для своей семьи каждый вечер.Даже когда они работают долгие дни. Даже когда расписание их детей тянет их в восемнадцать разных направлений. Они не сверхчеловеческие. Они не с другой планеты.
Используя простые стратегии и здравый смысл, Дженни придумала, как разбить ужин — еда, время, беспокойство, от подготовки до уборки, — чтобы ее семья могла насладиться хорошей едой, временем расслабиться и просто побыть вместе.
Используя тот же прямой, вдохновляющий голос, на который рассчитывают читатели ее отмеченного наградами блога Dinner: A Love Story, Дженни никогда не судит и никогда не проповедует.Каждая еда, которую она готовит, — это настоящая еда, которую кто-то в доме Дженни приготовил, съел и наслаждался минимум полдюжины раз. Dinner: A Love Story , вдохновляющий и вдохновляющий любого домашнего повара любого уровня, подойдет как новичку, который не знает, с чего начать, так и гурману, который не знает, как начать заново, когда она обнаруживает, что кормит упрямого малыша или человека, который никогда не думал о домашней еде, пока не стал родителем.На самом деле эта книга предназначена для всех, кто хочет узнать, как приготовить еду, чтобы поделиться ею с любимым человеком, и о том, как много хорошего и счастливого происходит, когда мы это делаем.
Поклонники «Pioneer Woman» Ри Драммонд, Джессика Сайнфелд, Аманда Хессер, Real Simple и бывшие читатели журнала Cookie будут наслаждаться этими восхитительными блюдами и незабываемой историей превращения Дженни из увлеченного новичка в кухне в семейный ужин, дуайенн.
Какова ваша история?
На недавнем сетевом мероприятии старшие менеджеры, которые были уволены с высокооплачиваемых корпоративных должностей, по очереди рассказывали, что они делали раньше и что ищут дальше.Каждый человек вставал и перечислял подробный список полномочий и должностей в хронологическом порядке. Многие были вынуждены начать с первой работы, некоторые даже с места рождения. Бухгалтерский учет был тщательным.
Большинство людей потратили отведенные им две минуты (и потеряли внимание окружающих) еще до того, как достигли кульминации — описания того, что они искали. Те, кто действительно оставлял время, чтобы подвести итоги, обычно просто перечисляли четыре или пять (несопоставимых) вещей, которыми они могли бы быть заинтересованы в дальнейшем.В сессиях обратной связи, которые следовали за каждым раундом презентаций, этим «рассказчикам фактов» было трудно помочь. Люди, которые слушали, не могли сразу понять, как их знания и контакты могут повлиять на ситуацию кассира. Хуже того, они не чувствовали себя обязанными очень сильно стараться.
В ходе нашего исследования и обучения переориентации карьеры мы стали свидетелями того, как многие люди пытались объяснить, что они хотят делать дальше и почему это изменение имеет смысл. Один из нас, в контексте написания книги, изучил широкий спектр серьезных изменений в карьере; другой активно работал с организациями и отдельными лицами над использованием повествования для достижения положительных изменений.Каждый из нас побывал на достаточно сетевых мероприятиях, чтобы знать, что в описанном здесь нет ничего необычного. Но мы также видели, как многие люди, находящиеся в процессе значительного перехода, эффективно используют контакты и успешно привлекают сторонников. Мы пришли к пониманию того, что один фактор имеет большее значение, чем любой другой: способность создать хорошую историю.
Зачем нужна история
Все мы рассказываем истории о себе. Истории определяют нас. Хорошо знать кого-то — значит знать ее историю — переживания, которые сформировали ее, испытания и поворотные моменты, которые испытали ее.Когда мы хотим, чтобы кто-то нас знал, мы рассказываем истории о нашем детстве, наших семьях, школьных годах, наших первых любовных отношениях, развитии наших политических взглядов и т. Д.
Однако редко бывает так нужна хорошая история, как когда происходит серьезная смена профессионального направления — когда мы покидаем А, еще не покинув его, и движемся к Б, еще не дойдя до него. Во время такого тревожного перехода рассказ увлекательной истории коллегам, начальникам, друзьям или семье — или незнакомцам в конференц-зале — вселяет веру в наши мотивы, характер и способность достичь поставленных целей.
Давайте внесем ясность: призывая к использованию эффективного повествования, мы не открываем дверь для сказок. Под «историей» мы не имеем в виду «что-то, придуманное для того, чтобы плохая ситуация выглядела хорошо». Скорее, мы говорим об историях, которые глубоко правдивы и настолько увлекательны, что слушатели чувствуют, что они заинтересованы в нашем успехе. Эта динамика отсутствовала в описанном выше событии. Без истории не было контекста, чтобы сделать карьерные факты значимыми, не было обещания третьего акта, в котором достижение цели (например, получение работы) разрешило бы драму.
Создание и рассказывание истории, которая находит отклик, также помогает нам поверить в себя. Большинство из нас переживают переход к новой трудовой жизни как время замешательства, потерь, незащищенности и неопределенности. Мы напуганы. «Могу ли я когда-нибудь оглянуться назад и подумать, что это лучшее, что когда-либо происходило?» мы спрашиваем себя. «Или я пойму, что это было началом конца, что отсюда все было под гору?» Мы колеблемся между цеплянием за прошлое и принятием будущего. Почему? Мы потеряли повествовательную нить нашей профессиональной жизни.Без убедительной истории, которая придает смысл, единство и цель нашей жизни, мы чувствуем себя потерянными и лишенными руля. Нам нужна хорошая история, чтобы убедить нас в том, что наши планы имеют смысл — что, продвигаясь вперед, мы не отбрасываем все, ради чего мы так усердно трудились, и эгоистично подвергали риску семью и средства к существованию. Это даст нам мотивацию и поможет пережить разочарование, страдания и тяжелую работу.
Таким образом, хорошая история необходима для успешного перехода. Тем не менее, большинство из нас — как и те, кто присутствуют на мероприятии по установлению контактов — не в состоянии использовать силу повествования в преследовании своего дела.Или, когда мы создаем историю, мы делаем это плохо. Отчасти это может быть потому, что многие из нас разучились рассказывать истории. Но даже лучшие рассказчики находят рассказы о переходном периоде сложными, с присущими им проблемами и противоречиями. Не зная, как разрешить эти конфликты, мы возвращаемся к тому, чтобы говорить «только факты».
У вашей истории есть неотъемлемая драма
На первый взгляд непонятно, почему истории о переходном этапе должны создавать какие-либо проблемы. Почти по определению они содержат хороший материал для повествования.(См. Врезку «Ключевые элементы классической истории».) Главный герой — это, конечно же, вы, и на кону стоит ваша карьера. Только любовь, жизнь и смерть могут быть важнее. А переходный период всегда связан с изменившимся миром. Вас отпустили или вы почему-то решили, что ваша жизнь больше не работает. Возможно, вы достигли события или озарения, которое представляет собой точку невозврата — точку, знаменующую конец второго акта, периода разочарования и борьбы. В конце концов, если все пойдет хорошо, вы разрешите напряжение и неуверенность и откроете новую главу в своей жизни или карьере.
В переходных историях есть не только все элементы классической сказки, но и самые важные из них в избытке. Обратите внимание на то, что движет рассказом. Это изменение, конфликт, напряжение, разрыв. Что нас привлекает в фильме или романе, так это поворотный момент, разрыв с прошлым, тот факт, что мир изменился каким-то интригующим и увлекательным образом, что заставит главного героя обнаружить и раскрыть, кто он на самом деле. Если эти элементы отсутствуют, история будет плоской.В нем не будет того, что писатель Джон Гарднер называл изобилием развития — чувства движения вперед, стремления к чему-то. В переходных историях такой проблемы нет.
Вспомните, например, библейскую историю обращения Святого Павла. Стремясь соблюдать еврейский закон, Саул стал жестоким гонителем христиан. По дороге в Дамаск, как рассказывается в Новом Завете, он был окружен светом и ударился о землю. Голос с небес обратился к нему: «Саул, Савл, за что ты гонишь меня?» Он не мог видеть; после того, как он изменил свое мнение о христианах, он буквально увидел свет.Таким образом, Савл стал Павлом, одним из главных архитекторов христианства.
Что может быть драматичнее? Как и в саге о Сауле и Павле, большинство постфактум о смене карьеры включают поразительные толчки и триггеры: ощутимые моменты, когда все встает на свои места и желаемый вариант материализуется. Чешуя падает с наших глаз, и правильный курс становится очевидным — или прыжок внезапно кажется легким.
Вот как этот поворотный момент сформировался для одного менеджера, 46-летнего информационного технолога Люси Хартман (имена в примерах в этой статье были изменены).Люси, похоже, шла к высшему руководству либо в своей нынешней компании, либо в стартапе. Однако тренировка открыла ей привлекательную альтернативу. Она начала задумываться о будущем консультанта по организационному развитию, но была не совсем готова к таким изменениям. Она действительно перешла в меньшую компанию, где она чувствовала, что может применить все, что узнала в коучинге. «К этому времени стало ясно, что я хочу перейти к чему-то другому», — сказала она. «Но мне нужно было обрести больше уверенности, прежде чем рисковать заново изобретать себя.Поэтому я решил остаться в среде высоких технологий, которую я хорошо знал, но также вернуться в школу. Я начал магистерскую программу по организационному развитию, думая, что это, по крайней мере, сделает меня лучшим лидером, и надеясь, что это станет стимулом для настоящего преобразования ». Тем не менее, Люси несколько месяцев мучилась, думая, сосредоточиться ли исключительно на учебе, убежденная, что неразумно бросать работу, не назначив новую.
Три инцидента, последовавшие за быстрой последовательностью, приняли решение. Во-первых, она посетила конференцию по организационным изменениям, где услышала выступления гуру отрасли и познакомилась с другими людьми, работающими в этой области.Она решила, что это определенно то сообщество, частью которого она хочет стать. Во-вторых, ее фирма пережила приобретение, и реструктуризация означала для нее новую должность, чреватую политическим подтасовыванием. В-третьих, как она это говорит: «Однажды мой муж просто спросил меня:« Ты счастлив? »Он сказал:« Если да, это здорово. Но ты не выглядишь счастливым. Когда я спрашиваю, как вы поживаете, все, что вы говорите, — это то, что вы устали ». Его вопрос побудил ее бросить работу и полностью посвятить себя работе мастера.
История Люси иллюстрирует важность поворотных моментов.Нам нужно, чтобы они убедили себя в том, что наша история имеет смысл и что они нравятся слушателям, потому что они рассказывают истории в новых захватывающих направлениях. Они заставляют слушателей наклоняться вперед и задавать один вопрос, который должна вызывать каждая эффективная история: «Что случилось потом?»
Вызов переходного периода История
Давайте вернемся к этому сетевому событию и ко всем мрачным историям (на самом деле, не историям), которые рассказывали люди. Если истории перехода, с их драматизмом и прерывностью, так хорошо поддаются яркому рассказу, почему так много людей просто рассказывают основные факты своей карьеры и избегают захватывающих поворотных моментов? Почему большинство из них пытались представить изменения в своей жизни как постепенное, логическое продолжение того, что они делали раньше? Почему они не смогли разыграть повороты повествования?
Начнем с того, что они пытались рассказать историю, когда они были еще в середине второго акта.Оглянитесь на историю Люси, и вы поймете, что поворотные моменты, которые она описала, не сильно отличались от инцидентов, с которыми все мы сталкиваемся ежедневно. Они приобрели большое значение для Люси только потому, что она заставила их это сделать. Для большинства из нас поворотные моменты похожи скорее на Люси, чем на Сола; они имеют тенденцию быть более очевидными в рассказе, чем в живом. Мы должны научиться использовать их, чтобы продвигать наши истории вперед.
Поворотные моменты гораздо более очевидны в рассказе, чем в жизни.
Кроме того, истории о переходном этапе представляют собой проблему, потому что их хорошее рассказывание подразумевает раскрытие некоторых эмоций. Вы должны дать слушателю понять, что что-то поставлено на карту лично для вас. Когда вы находитесь на собеседовании или разговариваете с относительно незнакомыми людьми, это сделать сложно.
Еще одна проблема, которая делает жизненные истории (особенно рассказы о прерывности) проблематичными: хорошая история не только требует, чтобы мы доверяли слушателю, но она также должна вдохновлять слушателя доверять нам.История о прерывистой жизни поднимает тревогу о способностях, надежности и предсказуемости кассира. Слушатели задаются вопросом: «Почему я должен верить, что вы можете преуспеть на новой арене, если у вас нет послужного списка, на который можно было бы указать?» А на более глубоком уровне скрываются еще большие подозрения: «Почему я должен верить, что вы не передумаете по этому поводу? Вы ведь раньше передумали, не так ли? »
Рассказывать историю жизни, в которой подчеркиваются такие пикантные элементы, как трансформация и прерывность, — значит вызывать вопросы о том, кто мы такие и можно ли нам доверять.Никто не хочет нанимать кого-то, кто каждые шесть месяцев может улетать в неожиданном направлении. Поэтому мы преуменьшаем то, что может сделать наши истории убедительными. Чтобы заслужить доверие слушателя, мы стараемся казаться безопасными — тупыми и ничем не примечательными.
Есть ли способ рассказать живую историю. и внушают доверие окружающим? Да, но это требует глубокого понимания того, что на самом деле заставляет людей верить в то, что мы говорим.
Борьба за согласованность
У всех хороших историй есть настолько основные и необходимые характеристики, о которых часто думают.Это качество — согласованность, и оно имеет решающее значение для жизненных историй переходного периода.
Это было проблемой для Сэма Тирмана, бывшего руководителя отдела кадров компании, которого один из нас тренировал во время смены карьеры. Сэм 18 лет руководил отделом кадров в нескольких крупных региональных банках, но его последние три должности закончились неудачно. Его сократили с одного, он бросил другой в отчаянии, и его уволили с последнего, что в конечном итоге привело его к осознанию того, что у него проблемы с карьерой. Хотя его воодушевляло взаимодействие между людьми и организациями, он ненавидел рутинные, административные аспекты работы.Когда у него был начальник, который считал HR стратегической функцией и включал руководителя отдела кадров за исполнительный стол, он процветал. Но когда он работал на кого-то, для кого HR — это кузовная мастерская: «Найдите тела, управляйте льготами и держите правительство подальше от нас», — Сэм ненавидел свою работу. На его последней работе его чувства были очевидны, и небольшая проблема с анализом персонала заключалась в том, что он сделал. Сэм, по сути, взялся за эту работу с большими надеждами. Нанявший его генеральный директор считал управление персоналом стратегическим. К сожалению, этот генеральный директор ушел, и его заменил тот, кто этого не сделал.
В результате Сэм отказался от поиска или сохранения босса, с которым он мог бы работать в корпоративной среде. Как и многие разочарованные руководители, он решил, что предпочел бы работать в стартапе. Проблема заключалась в том, что ему, на первый взгляд, не хватало опыта или качеств, которые требовались людям, которые открывали и финансировали стартапы. Было неочевидно, как Сэм мог рассказать связную историю карьеры, которая преодолела бы пропасть между скучными накладными расходами в банках и высокоэнергетическим миром стартапов.
Связанные повествования связаны между собой естественными и интуитивно понятными способами. Связанная история жизни — это история, которая предлагает то, во что мы все хотим верить о себе и о тех, кого мы помогаем или нанимаем, — что наша жизнь представляет собой серию разворачивающихся, связанных между собой событий, имеющих смысл. Другими словами, прошлое связано с настоящим, и по этой траектории мы можем заглянуть в наше будущее.
Согласованность имеет решающее значение для истории перехода, потому что это характеристика, которая больше всего вызывает доверие слушателя.Если вы сможете сделать свою историю изменений и переосмысления последовательной, вы далеко ушли в убеждении слушателя, что изменение имеет для вас смысл и, вероятно, принесет успех, и что вы стабильный, заслуживающий доверия человек.
Согласованность — важный элемент повествования, потому что он заслуживает доверия слушателя.
Что не менее важно, вы далеко ушли в том, чтобы убедить себя. В самом деле, именно потеря согласованности делает переходные времена такими трудными для прохождения.Подумайте о мультипликационном персонаже, который сбежал с края обрыва. Ноги все еще крутятся, как сумасшедшие, он не осознает, что перебрался через бездну, пока не смотрит вниз. Каждый из нас в переходный период чувствует себя таким персонажем. Согласованность — это твердая почва под нашими ногами. Без него нам кажется, что мы зависаем в воздухе — и мы боимся, что, посмотрев вниз, рухнем навстречу своей гибели.
Шарлотта Линде, лингвист, изучавшая важность согласованности в жизненных историях, ясно дает понять в своей работе, что согласованность во многом проистекает из непрерывности и причинности.Если мы не соблюдаем эти два принципа, мы создаем ощущение непоследовательности или, по словам Линде, «пугающую возможность того, что жизнь человека случайна, случайна и немотивирована». И то, что нас пугает, наверняка оттолкнет тех, кто слушает наши истории.
Подчеркивая непрерывность и причинно-следственную связь
Теперь становится понятно, почему так много выступающих на этой сетевой встрече не смогли сделать больше, чем просто перечислить факты. Они пытались преуменьшить разрыв; замалчивать, насколько большой профессиональный прыжок они хотели совершить; чтобы не показаться своенравным, потерянным и упрямым.Это была ошибочная стратегия, поскольку слушатели особенно чувствительны к ошибкам связности в жизненных историях. На самом деле они ищут в таких историях связности. Неспособность признать значительную степень изменений отпугнет слушателей и подорвет их доверие.
Как рассказчики, мы должны явно иметь дело с величиной изменений, о которых сообщают наши истории. Мы можем сделать это и по-прежнему вызывать доверие, если сосредоточимся на установлении непрерывности и причинно-следственной связи. Следующие предложения могут помочь.
Держите причины для изменения основанными на вашем характере, на том, кем вы являетесь.
Наверное, нет более веского основания для перемен, чем какая-то внутренняя причина, какая-то основная черта характера. В своей простейшей версии это объяснение принимает форму «Я обнаружил, что у меня это хорошо получается» или «Мне это нравится — это доставляет мне истинное удовольствие». Этот подход, отмеченный Линде и признанный нами в нашей работе чрезвычайно полезным, позволяет рассказчикам включать обучение и самопознание в свои жизненные истории.Мы можем попробовать что-то, извлечь уроки из этого опыта и использовать полученные знания, чтобы углубить понимание того, чего мы хотим. Таким образом можно использовать многие поворотные моменты. Обратите внимание, что неразумно основывать причины трансформации исключительно вне нас самих. «Меня уволили» — это факт, который мы должны объяснить и включить в наши истории, но это редко признается как хорошее оправдание для поиска того, что мы ищем. Внешние причины создают впечатление, что мы просто принимаем свою судьбу.
Укажите несколько причин того, чего вы хотите.
Например, вы можете указать как личные, так и профессиональные основания для внесения изменений. (Очевидно, они должны быть взаимодополняющими, а не взаимоисключающими или противоречащими.) Чем богаче и разнообразнее причины, побуждающие вас к изменениям, тем более понятным и приемлемым будет это изменение. Сэм, бывший руководитель отдела кадров, смог сослаться на ряд необычных проектов, над которыми он работал, что указывало, хотя и в контексте крупной компании, на его способность мыслить и действовать по-предпринимательски.Кроме того, его бакалаврское образование в области электротехники и его MBA в области финансов в престижной школе свидетельствовали о том, что его знакомые стартапы предпочитают технические и аналитические навыки.
Не забудьте указать на любые объяснения, относящиеся к прошлому.
Гол, уходящий корнями в прошлое, будет служить намного лучше, чем забитый недавно. В вашем рассказе нужно будет показать, почему вы не могли изначально преследовать цель, но здесь внешние причины — болезнь, несчастный случай, семейные проблемы, призвание в армию и так далее — могут сыграть ведущую роль.
Пересмотрите свое прошлое в свете изменений, которые вы стремитесь осуществить.
Это не значит, что вы что-то скрываете или увиливаете. Все мы постоянно переосмысливаем и пересказываем собственные жизненные истории. Мы создаем разные версии, которые фокусируются или преуменьшают, включают или исключают различные аспекты того, что с нами произошло. Некоторые элементы работы, которую мы выполняли, вероятно, хорошо вписываются в наши планы изменений и могут использоваться, чтобы связать наш прошлый опыт с той частью нашей жизни, к которой мы продвигаемся.Ключ в том, чтобы проанализировать этот опыт и найти части, которые относятся к нашим текущим целям. (Совет о том, как это сделать, см. На боковой панели «Рассказывает ли ваше резюме историю?»)
Выберите форму рассказа, которая подойдет для вашего рассказа о новом изобретении.
Определенные формы — любовные истории, военные рассказы, эпосы — стары, как само повествование. Есть истории об испытаниях и о наказаниях. Когда дело доходит до описания перехода и переосмысления, может быть полезно представить историю в сосуде, знакомом большинству слушателей.Из проверенных временем подходов следует учитывать два — это сюжет созревания (или взросления) и сюжет воспитания.
График созревания был полезен Гэри Маккарти, который бросил работу консультанта по стратегии, не зная, что он будет делать дальше. Рассказывая свою историю в 35 лет, он оглянулся на свою карьеру и понял, что всегда отвечал на социальное давление, подчиняясь тому, что другие считали правильным для него. Получив отрицательную служебную аттестацию, он понял, что ему нужно быть самим собой.«Тебе лучше быть чертовски уверенным, когда ты проснешься, что ты делаешь то, что хочешь, — сказал он себе, — а не то, что, по твоему мнению, ты должен делать, или что кто-то другой думает, что ты должен делать». делать. »
История Люси Хартман — хороший пример образовательного сюжета, в котором рассказывается об изменениях, вызванных растущим пониманием и самопониманием. Это был наставник, ее исполнительный коуч, который позволил ей заглянуть в возможное новое будущее, и она продолжала учиться по своей магистерской программе и обучая других.По ее версии событий, чем больше она узнавала о человеческой стороне предприятия, тем больше она осознавала свое желание работать и вносить свой вклад в эту область.
Все эти предложения — способы обозначить разрыв в истории перехода и обеспечить согласованность, которая успокоит слушателей. Они демонстрируют, что, по сути, человек, которым вы были вчера, является тем, кем вы являетесь сегодня, и человеком, которым вы будете завтра. И они устанавливают, что есть хорошие и достаточные причины для перемен.Если вы создадите ощущение, что ваша жизнь держится (и будет держаться) вместе, вы сможете включить в свою историю драматические элементы перемен, суматохи и неопределенности, которые сделают ее убедительной.
Рассказывая несколько историй
Мы отметили сложность создания истории с драматическими поворотными моментами, когда результат еще далек от ясности. Правда в том, что, приступая к смене карьеры, вы, скорее всего, окажетесь разорванными между разными интересами, путями и приоритетами.Например, нет ничего необычного в том, чтобы вы работали все выходные над бизнес-планом для стартапа, вернулись к своей основной работе в понедельник и попросили перевод на другую должность или бизнес-подразделение, а затем пообедали в Вторник с хедхантером, чтобы изучить третий вариант. Это просто характер смены карьеры. Так как же согласовать эту реальность с необходимостью представить ясную, единую жизненную историю переосмысления, которая подразумевает, что вы точно знаете, куда идете?
Для начала имейте в виду, что на собеседовании вы не завоюете доверие, если откажетесь от всего сердца или полностью откроете несколько возможностей, которые изучаете.На ранних этапах перехода важно определить и активно рассмотреть несколько альтернатив. Но вы изучите каждый вариант или тип варианта с разной аудиторией.
Это означает, что вы должны создавать разные истории для разных возможных «я» (и различных аудиторий, которые относятся к этим «я»). Сэм решил сосредоточиться на стартапах в результате процесса, который начался с изучения его собственного опыта. Он понял, что чувствовал себя наиболее живым во времена, которые он описал как «быстрые большие перемены» — банкротство, поворот и быстрая реорганизация.Поэтому он разработал три истории в поддержку своей цели построения рабочей жизни вокруг «быстрых перемен»: одну о вкладе HR, который он мог бы внести в команду консалтинговой компании, специализирующейся на быстрых изменениях клиентов; один о работе в фирме, которая покупала проблемные компании и быстро меняла их положение; и один о работе для стартапа, вероятно, предприятия между первым и вторым или вторым и третьим раундами финансирования. Он проверял эти истории на друзьях и на сетевых мероприятиях и, в конце концов, обсуждал рекомендации и собеседования для каждого вида работы.
Процесс заключается не только в том, чтобы держать варианты открытыми как можно дольше; это также о том, чтобы узнать, к каким из них следует стремиться наиболее энергично. В случае с Сэмом в ходе ряда бесед стало ясно, что консалтинговые фирмы, которые он уважал, обычно не нанимали людей его возраста и квалификации, если у них не было совершенно соответствующего опыта. Похоже, что и возможности, связанные с оборотными фирмами, не оправдались. Но Сэм сделал успехи в некоторых стартапах. После того, как один из них нанял его для выполнения ряда заданий по консультированию, он смог превратить эти отношения в работу в качестве главного административного директора.Эта должность, в свою очередь, открыла ему множество контактов в сообществе стартапов. Самое главное, это сделало его добросовестным членом этого мира. Избавившись от скучной корпоративной ауры из своего резюме, он в конце концов стал генеральным директором стартапа, созданного для коммерциализации некоторых технологий, разработанных и выведенных из крупной компании. К этому моменту прошло четыре полных года, и Сэм много раз пересматривал свое повествование, и каждый шаг вносил вклад в более и более последовательную историю изменений.
Просто скажи это
Любой опытный рассказчик согласится, что ничто не заменит тренировки перед живой аудиторией.Расскажите и перескажите свою историю; переделывать его как черновик эпического романа, пока не появится «правильная» версия.
Вы можете практиковать свои рассказы разными способами и в разных местах. Подойдет любой контекст, в котором вас, вероятно, спросят: «Что вы можете рассказать мне о себе?» или «Что ты делаешь?» или «Что вы ищете?» Начните с семьи и друзей. Возможно, вы даже захотите назначить небольшой круг друзей и близких коллег, с их ведома и одобрения, в свой «совет консультантов». Их основная функция — слушать и снова и снова реагировать на ваши развивающиеся истории.Многие люди, которых мы изучали или тренировали в процессе перехода, создали сетевые группы или присоединились к ним именно с этой целью.
Вы узнаете, что отточили свою историю, когда она будет вам удобна и правдива. Но вы не сможете этого добиться, пока не поставите себя перед другими — в конечном итоге перед незнакомцами — и не будете смотреть на их лица и язык тела, пока вы говорите. Для одной женщины, которую мы знаем, Джун Прескотт, это была не просто практика безупречного выступления, хотя ее первые попытки объяснить себя были временными и даже неуклюжими.(Она пыталась кардинально поменять карьеру — от академии до Уолл-стрит.) Каждый раз, когда она писала сопроводительное письмо, брала интервью или сообщала друзьям и семье о своем прогрессе, она лучше определяла, что для нее волнует; и в каждом публичном заявлении о своем намерении сменить карьеру она брала на себя дальнейшие обязательства.
Опыт июня преподает последний важный урок о том, как претерпеть изменения. Мы используем истории, чтобы изобретать себя заново. Джун, как и Сэм, смогла измениться, потому что она создала историю, которая оправдывала и мотивировала такой драматический сдвиг.
Это роль повествования во время личных перемен. Правильное составление сюжета имеет решающее значение как для мотивации, так и для того, чтобы заручиться помощью других. Любой, кто пытается что-то изменить, должен придумать историю, которая соединяет старое и новое «я». Ведь именно в период перемен нам часто не удается, но больше всего нам не удается связать наше прошлое, настоящее и будущее в единое целое.
Версия этой статьи появилась в выпуске Harvard Business Review за январь 2005 г.Покажи, не говори | Истории Microsoft
Каир стал директором El Mundo по Интернету с пятью людьми в его команде. В то время было всего несколько других глобальных изданий, которые занимались графической работой на аналогичном уровне. В шорт-лист вошли The Washington Post, The New York Times, The Chicago Tribune и The Sun Sentinel из Южной Флориды.
«Он всегда понимал, что пределы дисциплины были в нашей способности вообразить новые формы рассказов, сочетающие слова, аудио, данные, диаграммы и взаимодействие.Это урок, который я никогда не упускал », — сказал Хакин Гонсалес Вейра, который работал с Каиром в El Mundo, а сейчас является редактором Guardian Visuals в The Guardian.
Этот подход доказал свою ценность в объяснении таких сложных, многослойных историй, как террористические атаки 2001 г. в Нью-Йорке и позднее взрывы 2004 г. в Мадриде. Сами по себе слова не могли удовлетворить потребность людей понять, что и как произошло. Графика на основе Flash, созданная Каиром и его командой в El Mundo, стала важным визуальным описанием трагических событий в Мадриде.
Когда новостная графика начала получать награды за дизайн, такие как Malofiej, многие скептики заставили замолчать.
«Работа говорила сама за себя», — сказал Каир. «Это больше не считалось занятием для ботаников. Издатели понимали, что это действительно привлекает читателей ».
В 2005 году Каир получил возможность преподавать в Университете Северной Каролины в Чапел-Хилл. Первоначально нанятый для обучения студентов Flash, 3D-анимации и интерактивной объяснительной графики, Каиро черпал вдохновение из других дисциплин в университете.Он изучал картографию, картографию и данные.
«Я мог представить, как графика может реализовать свой потенциал, делая более глубокую визуализацию данных», — сказал он.
Два года спустя, когда термин «большие данные» вошел в популярный лексикон, Каир вернул свои новые подходы в мир публикации. Сейчас в Сан-Паулу, Бразилия, он возглавляет графику для журнала Epoca в крупной издательской группе Globo.
«Именно тогда я начал больше заниматься данными и применять эти знания на практике.Мы сделали несколько захватывающих визуализаций расходов политиков, разброса численности заключенных, а также численности населения Бразилии и уровня рождаемости, которыми я горжусь и по сей день ».
Technology снова изменила отдел новостей в 2010 году, когда читатели начали переходить на планшеты, средний размер экрана смартфона увеличился, а Apple отказалась от Flash. Издателям нужно было создавать сложный, интерактивный и увлекательный контент для различных экранов, поэтому они наняли дизайнеров, знающих HTML, CSS и JavaScript, чтобы создавать уникальные графические возможности.
Примерно в то же время было объявлено, что каждые два дня создается столько же данных, сколько с начала человеческой цивилизации до 2003 года. Каир объяснил, что кодеры, разработчики и программисты начали переходить из ИТ-отделов в редакции — и вместе с ними Наступила третья эпоха.
В то время как Каир осознавал постоянно растущий потенциал визуализации, он также видел проблемы в том, как данные представляются и интерпретируются публикой. В наш век данных многие области общества, от журналистики до науки и политики, больше доверяют цифрам.Но любой, кто работает с данными, знает, что они могут быть искажены или искажены.
«Написанное считается менее достоверным, тогда как диаграммы обычно не подвергаются сомнению. Считается, что наличие чисел более научно, — сказал Каир, — но мы должны помнить, что числа могут быть такими же субъективными, как текст.
Одна фабрика и большая история, которую она рассказывает
[ИГРАЕТ МУЗЫКА]
Что происходит с людьми, которые работают на производстве, когда их работа исчезает? Фара Стокман присоединится к нам, чтобы рассказать о своей новой книге «Сделано в Америке.«Как превратить историю физики в увлекательную беллетристику? Бенджамин Лабатут присоединяется к нам, чтобы рассказать о своей новой книге «Когда мы перестанем понимать мир». Лиз Харрис будет здесь, чтобы рассказать о том, что происходит в издательском мире. Кроме того, мы с коллегами будем говорить о том, что читаем. Это подкаст Book Review от New York Times. Сейчас 22 октября. Я Памела Пол.
Фара Стокман присоединилась к нам сейчас из Кембриджа, штат Массачусетс. Она является членом редакционной коллегии The New York Times и автором новой книги «Сделано в Америке: что происходит с людьми, когда исчезает работа.«Фара, спасибо, что была здесь.
Спасибо, что пригласили меня.
Итак, вы мой коллега по The New York Times, а мы никогда не встречались. Полное раскрытие — мы никогда не встречались друг с другом. А еще у вас есть одна из тех профессий, где наша работа действительно не пересекается, кроме случаев, когда вы пишете книгу. Объясните нам, если хотите, что значит быть в редакционной коллегии The New York Times. И как ты туда попал? Потому что вы какое-то время были в The Times.
Да, хороший вопрос. Мы пишем редакционные статьи, которые представляют собой статьи без подписи, отражающие взгляды газеты на любое количество вещей. Я специализируюсь на внешней политике. Мы также начинаем писать больше подписанных редакционных статей, которые по сути представляют собой колонки, выражающие наши личные взгляды на вещи. Так что мы по-прежнему журналисты. Мы по-прежнему сообщаем, но у нас есть мнение в тех областях, в которых репортерам придется держать свое мнение в секрете.
А я работал на редакционной странице в The Boston Globe.Большую часть своей карьеры я провел в The Boston Globe. И Кэти Кингсбери была там редактором. И когда она перешла в «Таймс», она в конце концов убедила меня прийти. Я и раньше работал за национальным столом, освещая национальные истории, и именно тогда я начал писать эту книгу.
Вы скучаете по прямым репортажам, где ваше мнение не является частью формулы, смеси?
Да и нет. Я имею ввиду, я все еще отчитываюсь.Мое мнение ничего не стоит, если оно не подкреплено фактами и реальными людьми. Поэтому я трачу много времени на то, чтобы поговорить с людьми и рассказать историю. А затем я просто делаю еще один шаг, чтобы сказать: хорошо, что нам с этим делать? И есть ли решение, которое не обязательно было бы делать обычным репортерам.
Итак, когда вы думаете о редакционной коллегии, вы думаете — или, по крайней мере, я думаю, потому что у меня есть старые, я уверен, устаревшие изображения в моей голове, и, возможно, у других людей есть похожие — группы людей, которые много десятилетий работали журналистами и все очень серьезно собирались, все в серьезных костюмах, в большом зале заседаний за большим столом и обсуждали различные вопросы.Неужели это действительно так? Или это — я имею в виду, очевидно, что в карантине все не так.
Ага, теперь мы в штанах для йоги и используем Zoom. Так что да, именно так. Нет, я имею в виду, что в нашем правлении есть несколько более молодых членов. Есть попытка привлечь к нему новых и молодых людей. Но да, ты сидишь и говоришь. И в лучшем случае вы дискутируете.
Как выглядит для вас обычный день члена редакционной коллегии?
Я обычно пишу о внешней политике, поэтому я смотрю на то, что пишут по всему миру, и на то, какие горячие точки мы наблюдаем.И никогда нельзя писать обо всем, что заслуживает внимания. В чьем-либо мозгу просто не хватает места, чтобы сделать это, если у вас есть весь мир. Так что вам действительно нужно выбирать, что действительно важно. А это сложно.
Итак, я потратил немного времени, рассказывая о вашей работе, но мне кажется, что она тематически соответствует этой книге, которая о работе и, как говорится в подзаголовке, о том, что происходит с людьми когда пропадает работа. Расскажите нам вкратце, что вы пытались сделать с этой книгой «Сделано в Америке.«Какая была идея?
Я написал эту книгу, потому что, как и многие из ваших слушателей, я был ошеломлен, когда Дональд Трамп победил на выборах в 2016 году. И я был ошеломлен тем, что так много американцев проголосовали за человека, который даже не однажды служил в правительстве, и они избрали его президентом.
А я из Мичигана. Я из Ржавого Пояса. Итак, я начал спрашивать, почему? И люди все время говорили, что он спасет мои фабрики и мою работу.Одна вещь, которую я упустил во время выборов, — это то, как много он делал упор на спасении заводов на своих митингах.
Он бы сказал, есть ли здесь кто-нибудь из компании Carrier, которая должна была переехать в Мексику. И люди в зале поднимали руки и выкрикивали свой стаж работы. Так что он действительно заставил людей почувствовать себя услышанными, как многие политики на протяжении 30 лет говорили: смотрите, грядет глобализация. Это здесь. Мы не можем это остановить. И поэтому обе стороны долгое время скрывали свои опасения.И Трамп этому воспротивился.
Я решил проследить за людьми на заводе в Индиане, который переезжал в Мексику. Это было растение, о котором писал в Твиттере Трамп. И я хотел знать, каково было услышать, что ваша работа уходит из-за того, что эти люди будут делать это дешевле? Итак, я следил за женщиной по имени Шеннон Малкахи в течение семи месяцев, пока завод не работал. Она мучилась из-за того, должна ли она обучать свою замену мексиканцу или поддержать профсоюз и отказаться от тренировок.
И я рассказал ее историю в The New York Times в 2017 году.Люди со всего мира писали и спрашивали, что случилось с Шеннон? Что с ней случилось? И я должен добавить, что одна из причин, по которой люди, связанные с ней, во-первых, она была женщиной, и, во-вторых, она подверглась насилию в своих отношениях.
И она получила силы и деньги, чтобы бросить своего обидчика из-за работы на фабрике. И она поднялась по служебной лестнице. И, несмотря ни на что, она стала руководить заводскими печами, что было одной из самых опасных и высокооплачиваемых должностей в заводском цехе.И в нем доминировали мужчины. Ни одна женщина никогда раньше не занималась термической обработкой.
Она была действительно уникальным персонажем. Она также решила тренировать свою замену-мексиканку. Она вспомнила, как мужчины отказались ее обучать. И она взяла этого ребенка — по ее мнению, он был того же возраста, что и ее сын, 25-летний парень из Мексики. И она рассказала ему об этих печах, хотя профсоюз хотел, чтобы все отказывались тренироваться. Итак, у нее были очень глубокие отношения с этим — или у нее была связь, дружба с этим мексиканским парнем.И в конце обучения он отвел ее в сторону, приложил руку к сердцу и как бы попытался извиниться за то, что взял ее на работу.
Хорошо, здесь так много всего, и я хочу продолжить историю Шеннон Малкахи, но похоже, что это одна из тех книг, которые возникли в репортажах после 2016 года, в которых ряд журналистов, в том числе, пожалуй, большинство из редакции The New York Times, действительно были застигнуты врасплох избранием Дональда Трампа и вернулись и спросили: как это произошло? Кто за него голосовал? Почему за него проголосовали?
Итак, вернемся на мгновение к этому политическому вопросу.Долгое время в этой стране члены рабочего класса считались хлебом с маслом демократов. Это были люди, на которых можно было рассчитывать при голосовании за демократов. Когда это изменилось? А случилось ли это с Дональдом Трампом или это было до него?
Это случилось с Биллом Клинтоном. Это были рабочие из профсоюзов, которые в течение нескольких поколений были демократами. Один парень сказал мне, что его дед перевернулся бы в могиле, если бы узнал, что голосовал за республиканца.Я никогда не забуду интервью с этим сталелитейщиком по имени Тим, который сказал мне, что он был воспитан так, чтобы думать о демократах как о партии рабочих, а о республиканцах как о партии жадных корпораций. Вы не голосовали за этих жадных ублюдков. Вот что он мне сказал.
И он так доверял Демократической партии. Он любил Билла Клинтона. И когда появилось НАФТА, он поверил Биллу Клинтону, когда Билл Клинтон сказал, что это создаст много-много хорошо оплачиваемых рабочих мест для синих воротничков.И это остановит пересечение границы мексиканцами без документов. Он думал, что Росс Перо… Росс Перо был тем сторонним кандидатом, который говорил о НАФТА, собирается создать хреновый звук, когда все эти рабочие места отправятся в Мексику. Он сказал, что этот парень идиот.
Перенесемся в 2004 год, и этот парень работал на подшипниковом заводе, который закрылся и переехал в Шанхай. Я должен добавить, что Билл Клинтон сделал не только НАФТА, но и вступление Китая в ВТО, что позволило Китаю действительно ввозить в Соединенные Штаты много недорогих товаров.И это поразило определенные области. Это сильно ударило по некоторым географическим регионам. Так было и с НАФТА.
Боль не распространилась по стране равномерно. Места в Индиане пострадали. И любой город в этой стране, который полагался на фабрику, которая конкурировала с товарами, скажем, кроссовками или тканями, игрушками, просто забивалась. И дело было не только в заводских рабочих. Это были официантки. Это были все в городе. Итак, этот парень Тим сказал, знаете что? Росс Перо был совершенно прав. Он был прав.Демократы легли в постель с корпорациями Уолл-стрит, в то время как никто не смотрел, и это была распродажа. Вот что он мне сказал. Это была распродажа. И я был уверен, что он ошибался. Я пошел домой и начал изучать НАФТА на своем компьютере. Я был уверен, что он ошибается. И все же мне нужно было увидеть, откуда он. Если вы посмотрите на то, что пообещал Билл Клинтон, что выйдет из НАФТА — гораздо больше рабочих мест для синих воротничков, больше рабочих мест создано, чем было потеряно в Америке, Мексика разбогатеет, и они смогут покупать наши продукты, иммигранты без документов станут перестаньте пересекать границу и выполнять эту работу за меньшую плату, не так ли? Это то, что им было обещано, но ничего из этого не произошло.
И они были в ярости на Билла Клинтона. И они никогда не собирались голосовать за жену Билла Клинтона. Они никогда не собирались голосовать за нее. Итак, они поддержали Берни Сандерса в профсоюзном зале. И в центре их профсоюзного зала висела огромная фотография Берни Сандерса. А когда Берни Сандерс не выиграл номинацию, они выбрали Трампа. Не все — многие из них достались Трампу. И этот конкретный парень, он просто объяснил это, почему они чувствовали, что у них не было вечеринок долгое время.Им казалось, что демократы давно их покинули. А потом все они просто устремились к Трампу.
Звучит так, будто оживляющая сила здесь действительно была классной. И все же, можно подумать, раса и пол также будут играть роль в определении их политики. Я имею в виду, что Шеннон Малкахи, как вы ее описали, является своего рода первопроходцем. Кто-то может подумать: «О, это феминистка».
И еще один из рабочих, на котором вы в конечном итоге сконцентрируетесь в книге, — это Уолли, черный сборщик подшипников, а затем Джон, белый.Таким образом, у них есть другие демографические характеристики, которые, по вашему мнению, могут определять их политическую позицию. Но насколько это влияет на их голосование? Давайте сначала поговорим о Шеннон. Считала ли она себя феминисткой, как женщину, работающую на традиционно мужском рабочем месте?
Это такой отличный вопрос, потому что я подумал, почему, если все они работают на одном заводе и если глобализация и сокращение рабочих мест на заводе, это то, что побуждает их голосовать за Трампа, почему Разве черные рабочие, которые работают вместе с ними, не голосовали за Трампа? Потому что они этого не сделали.Я не нашел ни одного чернокожего рабочего, который голосовал бы за Трампа на этой фабрике. А их было много. Там было много черных рабочих.
Это еще один вопрос, который я хотел бы, чтобы вы затронули, а именно: мы часто говорим о белом рабочем классе. Мы очень редко говорим о черном рабочем классе.
И они на одной фабрике. Рабочий класс не белый. Он очень многорасовый. И я хотел бы сказать вам, что эта фабрика и многие другие подобные ей были гораздо более межрасовыми среди своего рабочего населения, чем корпорации, чем корпоративные правления, которые ими управляют.
Итак, эти черные рабочие и белые рабочие работали бок о бок. Они вместе играли в боулинг. Они вместе ходили на игры «Кольтс». У них было много взаимодействия, фактически больше взаимодействия, чем у многих белых воротничков и врачей, которых я знаю здесь, в Бостоне. Итак, то, как рабочий класс был окрашен в белый цвет и к тому же чрезвычайно расистский, я просто чувствую, что отчасти это действительно клевета.
Вернемся к вашей точке зрения о том, сделал ли Шеннон тот же расчет.Шеннон был именно тем человеком, который, как я думал, пойдет на пост президента Хиллари Клинтон, верно? Но на самом деле я думаю, что все вокруг нее были очень взволнованы Трампом. На тех выборах она фактически не голосовала, потому что не очень хорошо следила за политикой. Единственный раз, когда она когда-либо голосовала раньше, было в 2008 году. Она голосовала за Барака Обаму, потому что была захвачена этим волнением, сказала она мне.
Но она выросла, чтобы никогда не голосовать.Ее отец говорил ей, почему голосование за одного мошенника важнее за другого? Все они жулики. Но летом 2016 года ее отец пережил своего рода переживание обращения, когда друзья начали говорить ему: « Послушайте Дональда Трампа ». Послушай этого парня. Этот парень говорит что-то разумное.
И Дональд Трамп говорил о перемещении заводов. Дональд Трамп говорил о нелегальных иммигрантах, пересекающих границу. И то, и другое он видел и испытал. И это ударило его по кошельку.У ее отца был бизнес по уходу за газонами. И он конкурировал с иммигрантами без документов, которые брали меньше денег, чем он.
Значит, ее отец целиком вложил в Трампа. Шеннон не был уверен. Она не знала, стоит ли ей сесть на поезд Трампа. Но после того, как Трамп лично написал в Твиттере о ее фабрике, она подумала: о, он заботится обо мне. Этот твит заставил ее почувствовать, что избранный президент Соединенных Штатов думает о ней. И даже несмотря на то, что фабрика закрылась, она как бы не сдерживала его.По крайней мере, он об этом говорил. По крайней мере, он пытается. И я стал видеть в ней своего рода политического лидера на протяжении многих лет. Я следил за ней четыре года.
Расскажите нам об Уолли, сборщике черных подшипников, о котором вы писали, и о том, что движение за гражданские права и расовую справедливость значат для него и для его политических и экономических интересов.
Уолли был одним из самых оптимистичных людей, которых я когда-либо встречал.В юности он провел в тюрьме. И поэтому он был очень благодарен за работу. Он был любимым. Он был очень трудолюбивым. Все любили Уолли. А когда завод закрылся, я встретил его на профсоюзном митинге. Он произнес пламенную речь о межрасовой солидарности и необходимости бороться за эти рабочие места.
Но потом я встретил его, и он был настроен оптимистично. Он сказал, что Бог закрыл этот завод, чтобы я мог пойти и начать свой бизнес. И он действительно верил в это. Он верил в американскую мечту.Он хотел начать бизнес по приготовлению барбекю. Я следил за ним в течение года, пока он пытался начать свой бизнес.
Итак, для него попадание на фабрики было действительно результатом движения за гражданские права и того факта, что черные люди наконец смогли попасть на эти заводы и получить хорошо оплачиваемую профсоюзную работу, в которой им ранее было отказано, что является почему так печально, что эти фабрики начали уходить сразу после движения за гражданские права, сразу после того, как черные и женщины действительно смогли получить эти рабочие места.
В итоге я следил за Уолли до тех пор, пока — я имею в виду, это своего рода предупреждение о спойлере, но пока он не умер. Он умер в течение года после закрытия завода из-за боли в груди, и он не пошел в больницу, потому что у него больше не было страховки. Для меня это был такой удар по животу. Но он показал, как потеря работы может быть смертельной. На самом деле три человека умерли в течение года после закрытия завода — либо от стресса, либо от болезней, связанных с алкоголем.
Насколько эффективны профсоюзы в защите и продвижении интересов этих производственных рабочих?
Я действительно думаю, что мы видели профсоюзы в смертельной спирали.И одна из причин — глобализация. У вас было так много людей, которые боролись за то, чтобы эти рабочие места на производстве были хорошо оплачиваемыми и достойными рабочими местами, на которых вы могли бы создать семью. Раньше не было. Но они были после того, как рабочее движение провело долгую борьбу и долгую борьбу.
И как только мы начнем видеть пенсии, здравоохранение и достойную заработную плату, и как только чернокожие и женщины начнут получать это, наши фабрики могут уйти. Они могут уехать в другие страны. И это действительно подрывает способность профсоюзов требовать чего-то и бастовать.И вы видели, что у рабочих намного меньше аппетита просить о таких вещах, потому что теперь всем просто нужно умолять эти фабрики остаться. А теперь мы кидаем деньги на фабрики. Пожалуйста, найдите здесь.
Итак, вы действительно видите, что рабочие снова наступили им на пятки. И им все время приходилось отказываться от вещей. Профсоюз стал своего рода форумом для решения, от каких льгот они откажутся в следующий раз. И это не было популярно. Поэтому люди начали терять веру в способность профсоюза действительно улучшить их жизнь.
И одна из вещей Дональда Трампа — одно из его посланий рабочим было: «Я могу это исправить, а ваш профсоюз — нет». Я могу поднять трубку и заставить фабрику остаться в Штатах, убедив генерального директора или, по сути, отменив правила, избавившись от таких вещей, как минимальная заработная плата и прочего, из-за чего содержание фабрики в Штатах было дорогим. Итак, это был его M.O. По крайней мере, у тебя будет работа. У него не будет такой же оплаты. У него не будет профсоюзной защиты. У него не будет защиты окружающей среды.Но у тебя будет работа. Это своего рода сделка, которую он им продал. И многие люди пошли на это.
И интересно, что вы описываете профсоюзы как находящиеся в смертельной спирали среди рабочего класса, и тем не менее, если вы работаете в СМИ, кажется, что профсоюзы переживают момент, по крайней мере, среди колледжей- образованные элитные работники СМИ, гораздо больше сотрудников объединяются в профсоюзы. Но в то же время склады, которыми управляет Amazon, отвергают объединение в профсоюзы.Чем объясняется это противоречие?
Что ж, я думаю, что нестабильность занятости увеличивает цепочку образования, верно? Так что теперь даже тем, кто получил высшее образование, уже не обязательно гарантированно получить хорошую работу. У вас может быть докторская степень, но у вас нет должности. Вы — помощник, и вас эксплуатируют. И поэтому мы наблюдаем активную деятельность профсоюзов среди домашних работников, помощников по уходу на дому и других людей, а также в кампусах колледжей.Итак, это пробуждение.
Я имею в виду, что капитализм больше не работает определенным образом на среднего рабочего. Итак, люди пробуют разные вещи, чтобы понять, как заставить это работать. Когда я говорю о смертельной спирали, я имею в виду профсоюзы, которые раньше были сильными. Таким образом, они имели возможность получать вещи для своих рабочих и избирать политиков, которые защищали бы профсоюзы. Но теперь, в Индиане, вы больше не можете избрать демократа по всему штату. Итак, у них есть право на работу, и они принимают законы, противоречащие профсоюзам.И у профсоюзов больше нет тех денег, чтобы поддерживать тех людей, которые на самом деле собираются их защищать.
Что сложнее всего донести до читателей, когда пишут об американской рабочей силе?
Почему рабочий класс не голосует за демократов, чтобы получить сеть социальной защиты, которую предлагают демократы. Люди вырывают себе волосы и говорят: а почему они голосуют против своих интересов? И это похоже на то, что эти люди хотят работать.Им нужна их работа. И для них получение государственного чека — унижение. Тот факт, что они получали зарплату, — это то, что отличает их от низшего класса или от ленивых и неработающих членов их собственной семьи. Все они знали людей, которые играли в систему, и у них не было работы. И это их раздражало.
Сейчас мы много говорим о том, что нам придется перейти к универсальному базовому доходу или чему-то в этом роде из-за того, как работает глобальный капитализм, и машины начнут заменять всех.И некоторым из нас комфортно говорить об этом, но когда вы действительно смотрите на рабочий класс и разговариваете с некоторыми из этих людей, они не доверяют правительству. Они не в восторге от идеи жить за счет государственного чека. И для них это всегда было неудачей.
Я стал намного лучше понимать психологию. Мы собираемся забрать вашу фабрику, но, о, вот немного благополучия. Это не нравится многим людям. Их мотивирует не это. Это не то, что позволяет им высоко держать голову.И я думаю, что мы должны начать действительно восстанавливать связь с ними и прислушиваться к ним, чтобы иметь возможность исправить токсичную политику, в которой мы находимся прямо сейчас.
Что ж, в этой книге много идей, поэтому я надеюсь, что читатели придут сюда, чтобы найти некоторые из этих ответов, чтобы получить эту информацию. Книга Фара Стокман снова называется «Сделано в Америке: что происходит с людьми, когда исчезает работа». Фара, большое спасибо за то, что ты здесь.
Большое спасибо.
[ИГРАЕТ МУЗЫКА]
Тина Джордан присоединяется к нам, чтобы помочь отпраздновать 125-ю годовщину издания The New York Times Book Review. Тина, привет.
Привет, Памела. Итак, у меня к вам вопрос. Вы знаете, что есть римский ключ к Книжному обозрению, который был написан по адресу —
Я. И как мне не быть? Но, может быть, наши слушатели — это еще не все.
Верно, он называется «Записки изящной литературы» Чарльза Симмонса.И она вышла в 1987 году. И я на самом деле почти не знал об этой книге, но на прошлой неделе я наконец забил использованный экземпляр. И я просто хочу прочитать вам несколько первых строк, потому что, Памела, похоже, что мало что изменилось. Поехали.
«Как только я присоединился к персоналу, все захотели узнать, как это работает. Мы действительно прочитали все книги? Как мы решили, какие из них проверять? Как мы выбирали рецензентов? Это были невинные вопросы. Люди, близкие к книжному бизнесу, хотели знать, говорили ли мы рецензентам, что говорить, и изменили ли мы рецензии.Люди в бизнесе даже не спрашивали. Они предположили, что существует заговор с целью контролировать общественное мнение ». Должен сказать, это меня рассмешило.
То есть, к сожалению, вечнозеленый.
Тогда что меня действительно рассмешило, так это, подумала я, позвольте мне зайти в архив и посмотреть, как мы рецензировали эту книгу, когда она вышла. Итак, обзор от 24 мая 1987 года, и у него гениальный заголовок: «Кто-нибудь, кого мы знаем?» Думаю, это был единственный способ, которым они могли это сыграть, верно?
Кто написал эту книгу?
Чарльз Симмонс.Я не знаю. И я должен признать, что я немного не знаком с сотрудниками Книжного обозрения, когда он говорит об этом. Поэтому я планировал вернуться к колоссальной сплетенской истории Эдвина Даймонда в «Таймс», чтобы посмотреть, смогу ли я сопоставить некоторых реальных персонажей с вымышленными.
Я думаю, мы могли бы также найти некоторых старожилов из New York Times, которые работали в Book Review в то время. Мы расследуем это.
Мы проведем расследование и сообщим.
Итак, расскажите о рецензии на эту книгу.
Итак, отзыв, честно говоря, немного смешанный, я имею в виду, в основном положительный. Вот что они хотят сказать. «Любители литературных викторин оценят игру слов Симмонса. У персонажей есть имена вроде Folio. И когда редактора просят изучить непонятную рецензию на последний выпуск Грэма Грина, он обещает, что доберется до сути вопроса. Г-н Симмонс даже написал девять веселых неизведанных сонетов Шекспира, все они красивее и более елизаветинские, чем пародия, которую некоторые ученые считают самым недавно обнаруженным шекспировским произведением.
Тем не менее, далее говорится, что это не идет достаточно глубоко, в основном, что ясно, что он немного сдерживался. И он сказал: «Возможно, это было сделано для сладкой мести, но это, безусловно, оживило бы крошечную среду этого романа».
Мне нравится пренебрежительная «крошечная среда». Что ж, я должен сказать, как один из представителей этой среды, я очень хочу услышать ваш полный обзор этого в одном из будущих выпусков того, что мы читаем.
Я вернусь к этому, обещаю.
Хорошо, Тина, спасибо.
Спасибо, Памела.
[ИГРАЕТ МУЗЫКА]
Это Джон Уильямс. Бенджамин Лабатут теперь присоединяется ко мне из своего дома в Сантьяго, Чили. Его книга «Когда мы перестанем понимать мир» объединяет факты и вымысел, чтобы превратить современную историю физики в захватывающий рассказ об одержимых учёных, открытиях, изменяющих мир, и конечных, часто довольно мрачных, результатах нашего стремления понять суть фундаментальные устройства вселенной.Он вошел в шорт-лист Международной Букеровской премии этого года и недавно стал финалистом Национальной книжной премии в области переводной литературы. Его перевел Адриан Натан Уэст. Бенджамин, большое спасибо за то, что был здесь, чтобы поговорить об этом.
Большое спасибо за то, что пригласили меня, Джон.
Дайте людям, которые еще не знакомы с книгой, краткое изложение — и я знаю, что это сложно; это сложная книга о том, о чем она, и о ее общем способе рассказывать свою историю.
Что ж, я думаю, что сквозная линия, которая проходит через всю книгу, четыре истории, которые в ней есть, — это определенные идеи и события, которые превышают нашу способность к пониманию. У него очень разные регистры. Он начинается с сочинения, которое не является химически чистым.
В этом эссе рассказывается об одной молекуле — цианиде яда. За ними следуют два, я бы назвал их рассказами. Но они хорошо документированы. Итак, это странная смесь фактов и вымысла.Затем следует повесть об основах квантовой механики. И заканчивается она прозаическим произведением, полуавтобиографическим.
Книга пытается разобраться с идеями, которые выходят за рамки нашего понимания, и что, в некотором смысле, эти идеи заразили форму книги и заставили ее повиснуть в странном пороговом пространстве, где факты и вымысел размываются, потому что они пытаются посмотрите на эти вещи, которые действительно расплываются, если вы посмотрите на них внимательно.
Все они имеют дело с физикой.Итак, у нас здесь много реальных фигур, включая Альберта Эйнштейна, Эрвина Шредингера и Вернера Гейзенберга. И книга действительно начинается с главы о Фрице Хабере, ученом, о разработке газа как оружия и его применении во время Первой мировой войны, а также, я полагаю, во время Второй мировой войны.
Вы пишете в примечании в конце книги, что художественная литература в первом отрывке состоит из одного абзаца. Это примерно 25-страничная глава, и в ней есть один абзац изобретательства.А остальное очень близко, по сути, к документальной литературе.
И все же, я должен сказать, что этот раздел читается так захватывающе и написан очень драматично и чувствительно — я полагаю, драма не уникальна для художественной литературы, но она просто кажется очень повествовательной. И мне интересно, что вы получили, добавляя все больше и больше художественной литературы по всей книге, и что вас вдохновляло на это, что, по вашему мнению, предлагается в следующих главах.
Ну, есть несколько причин.Некоторые из них практичны в том смысле, что по первому фрагменту имеется много доступной информации. Я считаю, что каждая глава посвящена какой-то пустоте. И первая связана с ужасом, ужасом войны и связями, которые у нас есть между искусством и смертью, на самом деле.
И там много доступной информации. В фантастике не было необходимости. Мне нравится документальная литература. Я пишу свой текст, первые наброски моего текста — это чистая научная литература. Но затем, когда я дохожу до конца, я смотрю и вижу более крупный скрытый смысл.
Идеи в первом тексте совсем несложные. Думаю, они довольно простые. Но это справедливо, это относится к определенному периоду истории, когда все стало нереальным. Очень сложно понять, что произошло. Ужас, который заканчивается концентрационными лагерями, действительно очень трудно понять.
Но затем в следующих текстах я имею дело с гораздо более абстрактными вещами — первым открытием черной дыры, определенными математическими идеями, которые превосходят наше нынешнее понимание и безумие.В третьем тексте есть математика и безумие.
А также, когда вы подошли к идеям квантовой механики, я просто обнаружил, что нет никакого способа отдать должное этим историям и заставить людей интуитивно, эстетически понять то, что я имею в виду, насколько это странно на самом деле, если я не использовала художественную литературу. И для этого есть много — и, как я уже сказал, есть также практические причины.
Информации о решении Шварцшильдом уравнений Эйнштейна и открытии черной дыры совсем немного.Не так много доступной информации о том, что думал, чувствовал Шредингер, когда он придумал уравнение, которое изменило мир и что он сам умер, не понимая, и которое никто не понимает по сей день. И чем дальше, тем суше.
Позвольте мне остановиться на этом, чтобы задать вопрос по поводу той заметки Шредингера, которую вы только что сделали, которая заключается в том, что даже он не понял ее. Но иногда я думаю, что когда люди, такие как я, я далек от эксперта.Я не изучала естественные науки со школы.
Но есть ощущение: ну, если этот гений этого не понимал, как мы узнаем, что это правда? У этих теорий есть реальные жизненные результаты, верно? Я имею в виду, что именно так мы узнаем, что они работают, даже если мы не понимаем их на каком-то другом уровне.
Ну да. Но что привлекло меня, в частности, к Шредингеру, так это один член в его уравнении, который мы теперь называем волновой функцией. Дело не в том, что он ничего в этом не понимал.Это было бы глупо.
Дело в том, что то, что волновая функция говорит о мире, мы до сих пор не понимаем, и прошло уже 100 лет. И это центральная человеческая загадка. И это то, что действительно движет моим сочинением. Что мы можем видеть в мире, чего мы просто не можем постичь?
И это указывает прямо на то, что для меня самое замечательное в том, чтобы быть живым, — это то, чего мы не понимаем, потому что эти вещи, они освобождают нас.Они позволяют нам выйти из клетки, которую рационально строит вокруг нас. И это указывает на то, ну, я думаю, это самое близкое к тому благоговение, которое человек может прийти без веры, к трепету, который испытываешь в присутствии Бога. Это завораживающий аспект науки.
Так что это не так — и по этой же причине я использую художественную литературу. Потому что я пытаюсь указать на эти странные значения, более темные значения. И их видит демонический глаз художественной литературы. Вы не можете придерживаться фактов и дать истинное представление о том, насколько на самом деле загадочны некоторые идеи.
Да, особенно в центральном дуэте между Шредингером и Гейзенбергом и их видением мира. Существует конфликт между человеческим стремлением к определенности и упорным и решительным отказом Вселенной от нее.
И я думаю, что это — может быть, та граница, на которой вы дойдете до того места, где самая абстрактная наука, которая еще не может быть проверена способами, которыми мы располагаем, действительно встречает своего рода веру. Вы должны верить в то, что на основе этих принципов действует Вселенная.
Я не думаю, что нам действительно нужна вера. Я думаю, нам следует просто смириться с тем фактом, что мы не знаем. У Ричарда Фейнмана есть замечательный небольшой отрывок, в котором он говорит: «Мне неловко, что я ничего не знаю». Я думаю, это часть чуда.
Очень смешно. Мне очень любопытно, что люди не ищут опыта, выходящего за рамки их понимания. Я думаю, что мы живем, как сказал Лавкрафт, на тихом острове невежества. Но главное, что делает художественная литература и что может сделать только художественная литература, — это придавать смысл и цель.Потому что факты реальности бессмысленны без точки зрения.
И вот почему я использую науку, а именно эту точку зрения, чтобы указать на странные выводы, которые наука поднимает. И, вплетая вымысел в историю науки, вы можете пролить свет на эти более глубокие ассоциации. А я не знаю. Я имею в виду, что если наука изучает скорость света, то литература действительно изучает скорость тени, линии разлома в логике нашей Вселенной.
Но вы говорите, что факты бессмысленны сами по себе, что вам нужна перспектива, чтобы увидеть их.И особенно в первой половине книги, я думаю, есть много подтекстов, которые на самом деле предоставлены самим себе и в человеческих руках, наука имеет очень темную подоплеку и что многие из этих разработок были сделаны этими блестящими людьми. привыкли к целям, которые они не могли осознавать, когда изучали науку.
Я думаю, что наука и искусство занимают это уникальное место среди человеческих усилий, поскольку они наслаждаются ужасающей свободой.Они действительно выходят за рамки того, что мы принимаем как мораль. И очень важно, чтобы они сохранили эту свободу, потому что правда в том, что без нее мы, вероятно, не достигли бы этого.
Если бы мы делали только то, что было правильно, если бы мы делали только то, что является моральным, если бы у нас не было этой принципиально безразличной точки зрения — знания ради самого себя, — я не думаю, что мы когда-либо бы вышли из пещеры.
Но дело в том, что я пытаюсь показать, что наука — это не просто метод. Это также в некотором смысле метафизическое заблуждение, организованное заблуждение, которое считает, что мир соответствует порядку, который мы действительно можем знать и понимать.Так что я действительно пытаюсь написать о подсознании науки, где сны разума умирают медленной смертью.
Вы обязательно это сделаете. И в книге много прекрасных слов об этих абстракциях, которые мы обсуждали, и об этих философских вопросах. Но я хочу вернуть людей к персонажам книги, потому что есть также — опыт чтения на самом деле не является абстрактным. Это глубоко укоренилось в опыте этих людей и их жизнях.
И есть некоторые, если использовать старое клише «страннее вымысла», чтобы вернуться к черной дыре и Карлу Шварцшильду. Расскажите немного о сцене, в которой Эйнштейн получает это письмо от Шварцшильда, и откуда оно было отправлено. И то, что это произошло на самом деле; это кажется таким необычным.
Да, это так. Я услышал это от Брайана Грина во время его выступления по теории струн. Звучит невероятно. Вот этот человек, лейтенант армии во время Первой мировой войны, один из выдающихся ученых своего времени.
Он не должен сражаться на фронте. Но он еврей по происхождению, и он был действительно националистом. Он гордился тем, что он немец, поэтому вызвался воевать. И пока он в окопах — я расскажу вам настоящую историю без вымысла — он страдает некротической болезнью кожи. И он там умирает. Он умирает, и ему больно. Его тело покрыто волдырями.
И он получает эти статьи, которые Эйнштейн опубликовал за пару месяцев до этого. И он дает первое точное решение полевых уравнений общей теории относительности Эйнштейна.Эти уравнения настолько сложны, что примерные ответы дал сам Эйнштейн. И он думал, что умрет, так и не увидев точного.
А Карл Шварцшильд был астрономом, математическим гением. Его очень уважали сверстники. И он выбирает набор координат. Он в основном выбирает сценарий, по которому получает точный ответ. Он отправляет его Эйнштейну, а затем умирает. Он умирает. Но он умирает, не зная, что он действительно коснулся — это первый раз, когда человеческий разум коснулся черной дыры, потому что черная дыра возникла из его раствора.
И кому-то потребовались годы, и это был Оппенгеймер в 1939 году, в тот же день, я полагаю, на той же неделе, когда нацистские танки пересекли границу, начавшую Вторую мировую войну, Польшу, они опубликовали статью, в которой говорилось, что это неизбежна, эта черная дыра, которую видел Шварцшильд и которую он умер, не зная, неизбежна. Неважно, что говорит Эйнштейн.
И что самое забавное, решение отрицает уравнения, потому что создает условия, при которых уравнения не работают.И это тоже поддерживает. Потому что он говорит: смотрите, это реальная метрика, которую вы можете использовать и с которой вы можете работать. И это то, что меня привело.
Когда вы говорите, что именно это привело вас, было ли это первым ядром книги, той историей?
Нет. Все это вроде как все шло параллельно. Однако у меня есть определенные навязчивые идеи. И я слежу за этими навязчивыми идеями. Так что я все время натыкаюсь на них.Но я думаю, что для меня важно то, что вы сказали раньше. Мне нравятся истории, которые воплощаются в жизнь, где идеи становятся плотью. Мне нравятся моменты, когда странная мудрость или безумие проникают в мир через чью-то настоящую плоть и тело. Я люблю говорить, что пишу о физиках. Но мне нравится писать о физиках, которые занимаются сексом и мастурбируют и [ругают] свои штаны.
Давайте поговорим об одном из них, потому что некоторые из них являются очень громкими именами, как я уже сказал, а некоторые, по крайней мере для неспециалистов, таких как я, будут менее известны.Поэтому я хочу спросить об одном, в частности, об этом французском физике по имени Луи де Бройль. И расскажите мне немного о его вкладе в науку, но, что более важно, о том, что вам как писателю-фантасту показалось интересным в его воплощении в жизнь.
Что ж, он красивый персонаж. Он граф Луи де Бройль. Итак, у него был брат, известный физик-экспериментатор. И он вырос, помогая своему брату просверливать дыры в стенах их массивных французских особняков в Париже, чтобы прокладывать кабели через стены и гобелен.
Он был очень застенчивым. Он был очень кротким. А потом его призвали в Первую мировую войну. И большую часть времени он провел на Эйфелевой башне, работая радистом. Он был абсолютным трусом. Он был очень мягким, очень мягким человеком.
Что ж, его вклад в основном говорит о том, что Эйнштейн до него доказал, что свет обладает этой двойственностью, когда он ведет себя как волна и частица. И де Бройль в основном говорит, что если свет обладает этой двойственностью, то и обычное вещество тоже.И в то время это не имело никакого смысла. Если задуматься, это все еще не имеет смысла.
Но он внес свой вклад, который был объявлен большим прорывом. Но потом это получило много возражений, потому что у нас есть другая команда ученых из Копенгагена, которую я абсолютно обожаю, потому что они не могут быть более темными.
Они просто твердили: нет, послушайте, это еще более странно. Мы не можем рассматривать это как хорошо известную область физики. Это еще более странно. Это более абстрактно.Нам действительно нужно разбить эти метафоры, если мы хотим чего-то добиться. И им, и им это удалось. И им удалось создать колоссальную путаницу. И эти споры не утихают.
В книге есть эта невероятная сцена. И поэтому я должен спросить, есть ли это — есть ли в книге строки, в которых вы, очевидно, очень любопытны по поводу границы между художественной и научной фантастикой, что составляет лишь небольшую часть ее привлекательности.
Итак, вот одна расширенная сцена, где де Бройль запирается в своей комнате, работая над этими теориями. И люди беспокоятся о нем и думают, что он, понимаете, они войдут и найдут его где-нибудь в углу, истощенным.
И когда они, наконец, входят, он сидит там, как сказано, «одетый в бархатный костюм, с недавно подстриженными усами и волосами, курит тонкую сигарету с огромной улыбкой на лице, и его глаза сияют, как у них. Когда он был ребенком, «Морис», — сказал де Бройль, протягивая ему пачку бумаг так естественно, как будто они провели вместе весь день.«Мне нужно, чтобы вы сказали мне, если я сошла с ума».
Я рад, что вам понравился этот абзац, потому что его было так сложно написать, вся эта сцена. Этому предшествует его брат, идущий по шоу арт-брют. Потому что, когда я занимался исследованием, я обнаружил, что Жан Дюбюффе, этот французский художник, известный своей коллекцией арт-брют, также провел часть войны в Эйфелевой башне. Итак, я подключил это.
Определите арт-брют для людей.
Спасает видения сумасшедших, сумасшедших женщин, детей, людей, живущих на улице. Это идея о том, что из безумия, из нашего бессознательного мы можем собрать эту чудесную творческую энергию, что, я думаю, вы можете увидеть влияние этой идеи во многих произведениях искусства прошлого века.
Мне жаль, но это выдумка. Опять же, я пытаюсь сделать так, чтобы люди поняли, насколько безумными казались эти идеи в то время тем самым людям, которые их открыли.И мне пришлось использовать этих персонажей, чтобы люди могли почувствовать, насколько зверской красотой были эти мужчины впервые.
Вы говорили о навязчивых идеях. Могу ли я предположить, что вы всю жизнь читали науку и интересовались ею? Это один из них?
Моя главная навязчивая идея — я бы сказал, что меня интересуют фонды. Меня интересует, что врет, мне интересны темные изнанки вещей.И наука — одна из … я не могу представить себе другую деятельность, современную деятельность, которая так глубоко копалась бы. И его всегда интересовало, что стоит за этим и что за этим.
Так что да. В этом квесте я сделал несколько вещей. Я просто считаю, что наука абсолютно вдохновляет, потому что она никогда не останавливается. Он продолжает расширяться, пока то, что он обнаруживает, не становится чем-то невообразимым. И это также, я думаю, с определенной точки зрения, особая форма безумия.
Но меня больше интересует литература, потому что литература не привязана к устоявшемуся представлению об истине. Его масштабы — его мощь в наши дни почти не существует — но объем охватывает все наши внутренние миры, наше воображение, ужас.
И в этом смысле это как старшая сестра науки. Просто у него еще нет зубов. У него нет того укуса, к которому он привык. Но это позволяет нам изучать и рассматривать каждый аспект человеческого воображения, а не только те, которые соответствуют действительности.
Большая часть художественной литературы — это то, что вы попадаете в мечты и фантазии этих людей, и в книге есть много фантастических элементов по мере ее развития. Есть код, который идет после эпилога, который я нашел очень интересным, под названием «Ночной садовник».
И, как вы сказали, это рассказ от первого лица о человеке, о человеке, о человеке, о котором я предполагал, но не знаю, гуляет в горах со своей собакой и встречает человека, работающего в саду по ночам и разговаривающего с ним. о науке.И не вдаваясь в подробности этого, потому что я действительно думаю, что это очень интересная вещь, которую можно обнаружить после того, как вы закончите читать книгу, является ли это своего рода историей происхождения книги, помещенной в конце? Или это полностью воображаемое? Или даже задавать этот вопрос неправильно?
О, я не возражаю ответить. Что ж, основная истина этого произведения в том, что я ночной садовник. Это шутка между мной и моей женой. Я увлекаюсь садоводством в определенное время года.И она просыпалась, а я по ночам работал в саду. И она говорит, ты выглядишь как сумасшедший. Что подумают соседи? Зачем ты роешь ямы в саду ночью?
В этой книге так много всего, что не планировалось. Я написал эту статью, потому что не люблю выступать публично. Поэтому я написал статью, чтобы представить книгу, чтобы прочитать ее вслух, если это будет презентация. И затем эта странная линия пришла мне в голову за пару месяцев до начала пандемии.
И он сказал, и он начал говорить о растительной язве, которая распространялась с дерева на дерево.Думаю, в то время я, вероятно, читал, перечитывал Себальда. И мне просто нравится регистр и идея этой скрытой чумы, которая поднималась из природного мира.
А потом, когда разразилась пандемия, я действительно сильно опешил. Но я думаю, что это одна из вещей, которую могут сделать только искусство и литература, а именно то, что вас преследует то, что вы изучаете. И некоторые странные вещи возвращаются обратно. У меня нет никакого рационального объяснения этому.
Оригинальное название книги на испанском языке переводится на английский как «Ужасная зелень», что ставит слово «ужасный» перед словом, которое мы ассоциируем с процветающей растительностью и здоровьем.Так что это неприятно. И эта фраза появляется в конце первой главы книги. Почему такое название книги на испанском языке? И что это говорит нам о книге, чего не может сказать новое название?
Для меня это одна из главных вещей, о которых я пытаюсь писать. Я стараюсь писать тексты, которые показывают эту фундаментальную двусмысленность, эту двойственность, с которой нам приходится жить. Я много времени провожу в лесу, много времени провожу в саду.
И если вы посмотрите глубже в природу, вы получите более глубокое понимание того, как жестокость, которую мы видим в людях, также присутствует в естественном мире.Есть фундаментальное безразличие. В природе есть голод. У него есть аспект, с которым действительно ужасно взаимодействовать, и о котором мы забыли, потому что мы … ну, потому что мы все разрушаем. Итак, ужасная зелень — «un verdor ужасная» — связана с этой идеей, что существует почти непристойный импульс, который встроен в живые существа, чтобы расти, расширяться. Я думаю, что все это знают, но мы все закрываем глаза на тот факт, что жизнь питается смертью.
Это неизбежно. Этот образ ужасной зелени пытается напрямую говорить об этом. И вся книга посвящена этому. Мы хотели бы, чтобы все было проще и понятнее, но это не так. Их просто нет.
Они дикие. И они зарастают.
Именно так.
Бенджамин, это такая уникальная книга. И поэтому я знаю, что это может быть болезненно для писателей, но я чувствую себя обязанным спросить вас, над чем вы можете работать дальше, просто потому, что так трудно представить, каким будет следующий логический шаг.
Ну, я пишу об интеллекте. Я пишу о человеке, которого считаю самым умным человеком, жившим в 20 веке. И я пишу о том, как, я думаю, он неизбежно вернется в мир.
Сейчас, я думаю, он вернется. Так что это во многом связано с математикой. Это связано с зарождением новых способов мышления, а также с безумием, а также с новым безумием. Но я думаю, мы чувствуем, что это приближается.Я думаю, люди чувствуют это под ногами.
Что ж, я оставлю тайну того, кто это и как они вернутся ко мне и другим читателям.
Я бы не сказал тебе, Джон. Не волнуйся.
Книга Бенджамина Лабатута «Когда мы перестанем понимать мир», содержащая менее 200 страниц, содержит довольно много научной истории и творческих работ.Бенджамин, еще раз спасибо за то, что обсудили это со мной.
Большое спасибо, Джон. [ВОСПРОИЗВЕДЕНИЕ МУЗЫКИ]
Лиз Харрис присоединяется к нам с некоторыми новостями в издательском мире. Привет, Лиз.
Привет, Памела. Итак, на этой неделе мы с Кэти Росман написали историю о Scholastic, 100-летнем издателе таких книг, как «Гарри Поттер», «Голодные игры» и «Клуб няни».
Итак, председатель компании и генеральный директор Дик Робинсон умер этим летом в возрасте 84 лет. И он оставил после себя план преемственности, который, кажется, удивил многих ключевых игроков, включая женщину, которой он оставил контроль над компанией, имя которой Иоле Луккезе.
Мисс Луккезе — давний руководитель Scholastic. Она проработала там 30 лет и отвечает за стратегию компании и медиа-проекты, что в основном означает вывод ее персонажей на экраны. Так что скоро выйдет фильм о Клиффорде, в котором она принимала активное участие, и телешоу, основанное на «Волшебном школьном автобусе», которое очень нравится моим детям.
Но в статье в Wall Street Journal, опубликованной вскоре после того, как она унаследовала акции мистера Робинсона класса А, что дает ей контроль над компанией, говорится, что они двое были не только коллегами, но и давними романтиками. партнеры. Несколько бывших сотрудников подтвердили нам, что их личные отношения хорошо известны многим в Scholastic.
В просьбе Дика Робинсона к ней пропущены два его сына, которым от 20 до 30 лет и которые не участвовали в работе компании.Итак, эта сага была интересной с точки зрения того, кто знал что и когда. И ответ на этот вопрос, похоже, заключается в том, что многие ключевые люди не знали многого до его смерти, что действительно необычно для публичной компании.
Но это также интересно с точки зрения того, что это значит для будущего Scholastic. Как и мы, мы много говорили в подкасте о том, насколько консолидируется публикация. Hachette недавно купил Workman.
И Penguin Random House пытается купить Simon and Schuster, что, если оно будет одобрено федеральными регулирующими органами, приведет к созданию этого колосса, намного большего, чем любой другой издатель в стране.
И если это произойдет, это только усилит давление на другие издательства, чтобы они стали больше. И одно, что они будут искать, — это большой список невыполненных заказов. И список резервных копий — это старые заголовки, которые есть у издателя, которые создают надежный поток доходов. Потому что, в отличие от новых книг, которые непредсказуемы, вы знаете, насколько хорошо старые книги будут продаваться.
Так что, если у компании есть, например, список резервных копий, в который входит Гарри Поттер, это было бы очень привлекательно. Так что Scholastic станет действительно привлекательной целью для приобретения.Но Дик Робинсон не скрывал, что не хотел, чтобы Scholastic продавали.
И в этом отношении, во всяком случае, до сих пор он, кажется, получил то, что хотел, потому что Иоле Луккезе и новый генеральный директор Scholastic C.E.O. Питер Уорвик, похоже, они не хотят продавать. Так что будет интересно посмотреть, что произойдет.
Значит, это уже не обязательно семейный бизнес, но, возможно, все еще независимый.
На данный момент.
Хорошо. Лиз, спасибо большое.
Спасибо. [ИГРАЕТ МУЗЫКА]
Мои коллеги Гэл Бекерман и Лорен Кристенсен присоединяются к нам, чтобы поговорить о том, что мы читаем. Эй, ребята.
Привет.
Привет, Памела.
Хорошо.Гал, давай начнем с тебя. Что вы читали в эти дни?
Итак, я только что закончил книгу Эяля Пресс. Думаю, это его третья книга. Он называется «Грязная работа: основные рабочие места и скрытая цена неравенства в Америке». И Пресс интересным образом оформляет его предпосылку, предпосылку своей книги. Я просто опишу это на минуту, а затем расскажу немного о книге.
Он рассказывает о социологе, который едет в Германию в годы после Второй мировой войны и беседует с немецким архитектором, который описывает, многие с некоторым чувством вины, что произошло во время Холокоста, что случилось с Евреи.
Но затем, когда он вовлекает его в разговор, в этом разговоре архитектор начинает говорить: ну, проблема действительно была. Я имею в виду, что евреи действительно были проблемой в нашем обществе. Они брали все хорошие работы. Это была ситуация, которую нужно было как-то разрешить.
И социолог отказался от этого разговора и вытянул из него — я должен упомянуть, что имя социолога было Эверетт Хьюз — выдвинул из него понятие под названием «грязная работа», заключающееся в том, что этот немецкий архитектор чувствовал себя одним из них. с хорошими людьми.Но в обществе есть определенные ситуации, о которых нужно позаботиться. А есть люди, которые делают «грязную работу».
И Press взяли эту идею и использовали ее, чтобы взглянуть на наше собственное общество и людей, выполняющих работу, в которой есть какой-то моральный компромисс, о котором мы не задумываемся, которые существуют в тени. И книга разбита на три части. Об этом очень подробно рассказано.
Во-первых, он смотрит на людей с психическими заболеваниями, которые находятся в тюрьмах, как на общество, на то, что люди с ужасными психическими заболеваниями в конечном итоге оказываются либо на улице, либо в тюрьме.И поэтому он по-прежнему смотрит на людей, которые работают с людьми с психическими заболеваниями в тюрьмах.
В следующем разделе рассматриваются люди, которые являются операторами дронов, то есть люди, которые сидят в бюрократических кабинетах и ведут войну в Афганистане и Пакистане удаленно. И последняя часть — это люди, которые находятся на убойных цехах фабрик, производящих мясо.
И поэтому во всех этих ситуациях он проявляет большое сочувствие, пытаясь понять, кто эти люди, которые взяли на себя эту работу, и действительно объяснить, в каком узле они оказались.И многие из них — люди, у которых не было другой работы, за которую они могли бы взяться. И они вынуждены каждый день сталкиваться с моральными трудностями, связанными с их работой.
И я думаю, что он привносит иное понимание неравенства. Это похоже на еще одно измерение неравенства, которое заключается в том, что нам нужны эти люди, чтобы они выполняли эту работу за нас. Остальному обществу нужны люди, выполняющие эту работу, но мы не думаем о них. И им часто кажется, что у них нет выбора.
И, в конце концов, он действительно не ищет решений в этой книге. Скорее он просто хочет, чтобы мы их увидели. И он хочет увидеть скрытые издержки, которые они несут, людей, которые находятся в тени, выполняя наши приказы и страдая за это.
Связывает ли он эти три совершенно разных профессии вместе? Чувствуется ли, что его всеобъемлющий тезис работает и что книга кажется единым целым? Или это похоже на книгу из трех частей?
Нет, я думаю, что это так.Я имею в виду, послушайте, это немного неубедительно, объединяя эти три разных примера. Но у него есть такие концепции, как, он говорит в главе о войне с дронами, он говорит о моральном вреде, который мы никогда не слышали — мы думаем о посттравматическом стрессе и физической, психологической реакции на войну.
Но он привносит идею морального вреда, которая, по всей видимости, становится все более распространенной в человеческом мышлении. И это связывает воедино эти три примера. Потому что во всех случаях люди видят вещи и вынуждены делать то, что в какой-то части их мозга они знают, что это неправильно, и что они все равно должны это делать.Они должны выполнять приказы.
Человек, работающий с душевнобольными в тюрьме, который видит, что охранники грубо обращаются с этими людьми, и не может ничего сказать об этом, человек, который участвует в войне с дронами и который должен кого-то застрелить, не думая о сопутствующем ущербе, человек, который находится в производственном цехе и видит, как обращаются с животными. Итак, все они страдают от такого морального вреда или вынуждены противостоять ему.
Знаешь, Гэл, все, что ты описываешь, действительно заставляет меня по-новому взглянуть на книгу, которую я читаю.Я читал «Невидимое дитя» Андреа Эллиотт, и он вырос из серии статей в газете 2013 года. Я еще не закончил. Это очень длинная книга. Но я нахожусь сейчас или вскоре после этого, семья из восьми детей, мать и отец были насильно разделены на несколько приемных домов и ACS, как и Управление по делам детей в Нью-Йорке.
Я думаю, что это была бы действительно отличная глава для прессы о грязной работе — я имею в виду, этих государственных служащих, которые вынуждены разделять семьи и систему вокруг них, которая заставляет их руки, когда люди, выполняющие эту работу, могут или не могут чувствовать себя экстремальными, замученными. чувство вины за фактическое разделение этих семей.
Позвольте мне вернуться. Эта книга выросла из статьи 2013 года, которую она написала для журнала Times. И это следует за одной семьей, как я уже упоминал. Старшим восьмилетним ребенком является девочка по имени Дасани, очень одаренная.
И слово, которое используется в книге, является парентифицированным. Как старшая дочь и чрезвычайно способная дочь, на нее действительно полагаются ее родители, которые по-разному злоупотребляют психоактивными веществами, с трудом удерживаются на работе и находятся в приютах для бездомных, в основном в них.Она действительно должна заботиться о детях.
Итак, автор Эллиотт следует за этой семьей с такими подробными деталями, что вы задаетесь вопросом, не жил ли автор, если и Эллиот тоже, в слишком крошечных домах этой семьи. Иногда они живут в одной комнате в приюте. Кажется, что Эллиот спит в их кроватях, когда они кричат о матери поздно ночью, или поезд едет по районам города, собирая талоны на питание и толкаясь.
Я думаю, мама воровала в магазине праздничные торты у Target, чтобы подарить детям на дни рождения.Это действительно сложное моральное исследование. Я имею в виду, я считаю, что эти родители невероятно искренние. И конечно, у каждого человека есть недостатки. Но я думаю, что Эллиотт действительно понимает, как трудно быть родителем, особенно восьми детям в городе, который слишком дорого обходится.
Большая часть книги происходит в Бед-Стаи и Форт-Грин в Бруклине, районах, которые либо облагораживаются, либо находятся на пути к облагораживанию. И вы видите только крайнюю бедность этих людей, которые были вытеснены все более белой и все более богатой демографией в этих ранее очерченных районах.
Итак, Эллиотт действительно просто знает, когда уменьшить масштаб этой истории, семейной истории, давая нам контекст провалившейся, часто действительно коррумпированной программы обслуживания детей, социальных служб, программ охраны правопорядка при различных администрациях.
История охватывает период от администрации Джулиани до Блумберга и де Блазио, а также об действительно расистском прошлом этой страны, которое только что было разработано и увековечено для того, чтобы чернокожие оставались бедными и голодными и игнорировались, если они были живы.
И вы знаете, это история, которую, очевидно, многие жители Нью-Йорка, многие американцы знают абстрактно.Но я действительно думаю, что следующий лучший вариант, если не считать этого на собственном опыте, — это прочитать их голоса и их бедственное положение так близко, как Эллиотт понимает нас.
И это также заставляет меня задуматься о работе журналистов в целом. Я думаю, что проект Эллиотта чрезвычайно захватывающий. Это похоже на действительно глубокую этнографию, Гал, о которой вы говорили, что пресса делает, но вы действительно можете почувствовать сердце Эллиота, не ставя под угрозу целостность репортажей.
И я думаю, что в целом вы изучаете так много журналистики, чтобы просто быть абсолютно беспристрастным, писать историю без реального мнения.И, конечно же, это прекрасный идеал, который можно использовать во многих контекстах, есть время и место. Но в конце концов, мы люди. И я думаю, что Эллиотт действительно может найти баланс между стоящим в дверном проеме, несколько объективным наблюдателем,
, а иногда, она должна признать, что эти дети звонили мне, когда мобильные телефоны их родителей были выключены, и они были кризис. Или эти дети пишут эти семистраничные письма о том, каково это быть разлученными друг с другом.И это просто приятное напоминание о том, что журналистская работа выполняется людьми. Шокер.
Я немного насторожился и углубился в эту книгу именно по причинам, которые вы описываете. Мол, насколько она близка к этой теме? Как ее присутствие там влияет на историю? Но сама Эллиот, кажется, настолько осознает эту позицию, которую она занимает, и то, как ей нужно время от времени называть ее и заставлять нас, читателей, осознавать, что именно это происходит.
И я думаю, что уменьшение масштаба, которое вы описываете, своего рода попытка взглянуть на более серьезные структурные проблемы, лежащие в основе всего, что происходит в жизни этой семьи, действительно перемещает ее во что-то другое.
Памела, что ты читаешь?
Хорошо. Я собираюсь осветить это здесь с помощью книги Салли Руни «Прекрасный мир, где ты», книги, которая появляется в новостях, потому что Руни недавно сделала заявление о том, что она не позволит израильскому издателю опубликовать перевод этой книги на иврит. , хотя она была открыта для перевода на иврит.
И две ее предыдущие книги были переведены на иврит. Так что вокруг этого много споров. И я отложу это в сторону и расскажу о книге, как бы мне ни хотелось вникнуть в нее вместе со всеми вами.
Вы уверены?
Ага. Лорен, Гэл, интересно? Я приветствую любого из вас, кто встанет на этот фронт. И тишина. Все в порядке. Поговорим о книге. И я знаю, что у вас обоих есть мнения.Лорен, ты большая фанатка. Гал, я не могу вспомнить, где ты стоишь.
Думаю, я вроде как посередине.
Хорошо, это очень мягкий способ сказать, что вы ненавидите это. Нет, шучу. Но я знаю, что у вас обоих есть мысли по поводу этой книги. И до этого я не читал романов Руни. Теперь я могу это сделать. Мне кажется, что со стороны кого-то, у кого моя работа, было упущением, не прочитать одно из самых громких имен.
Итак, я наконец сделал свою работу. И я сделал это на самом деле после разговора с Брэндоном Тейлором в этом подкасте, который убедил меня попробовать эту книгу. Раньше я читал всего несколько, может быть, 30 страниц «Бесед с друзьями», прежде чем отдать свой экземпляр нашему коллеге Грегу Коулзу.
Так что я не был склонен читать это, потому что с этой книгой я чувствовал, что ставки были очень низкими. И я полагаю, что ставки могут показаться низкими после разговора, который каждый из вас вел по очень важным и значимым вопросам, экономическим, социальным, политическим.
Салли Руни рассказывает о двух отношениях. На самом деле речь идет о большем количестве отношений, чем это. Но речь идет о двух парах и дружбе между членами этих двух пар. А что я могу сказать? Давайте начнем с того, что я могу сказать, что это хорошо, а именно с того, что я думаю, что у нее действительно отличительный, оригинальный и умный голос. Я имею в виду, у нее есть стиль.
И сейчас не так много писателей, которые пишут художественную литературу, я чувствую себя вау, этот человек действительно поражен по-новому.Думаю, это то, что я ценил в ней больше всего. Она молода и из другого поколения.
Но я думаю, что у нее старая душа, и она действительно ценит язык. И она почти величественно пишет о вещах, относящихся к миллениуму. Поэтому она скажет, что фотография получила 163 лайка, вместо того, чтобы сказать, понравилось изображение, или фотография, или фотография. Во многих ее словах есть почти изученная формальность, которую она применяет к неформальным ситуациям.
Знаете, она напишет о сексе, но напишет о нем в такой же величественной манере.Я думаю, она действительно понимает поколение. Поскольку вы принадлежите к этому поколению, Лорен, возможно, вы сможете поговорить с вами немного подробнее о том, насколько хорошо она улавливает такое мышление, настроение, тревогу, как бы вы это ни называли.
Вы знаете, я изо всех сил пыталась рассматривать это как роман тысячелетия. Я не согласен с тем, что ставки в ее работе низкие. И я знаю, что вы сказали, что здесь они выше, чем в «Беседах».
Но все же я думаю, что это во многом роман о написании романов.Понимаете, я думаю, что это то, что поставлено на карту в этой книге. Это действительно изученное исследование этики написания художественной литературы, когда весь мир рушится вокруг вас.
И да, речь идет о двух парах, любви и дружбе, а также о том, что эти глубокие отношения складываются и выходят из них. И разве не в этом вся наша жизнь? И я думаю, что это очень человечный проект, очень литературный проект. У меня была возможность поговорить с Салли о ее процессе.
И она выбрала такой тщательно изученный подход.Она на самом деле просто похоронила голову в Нью-Йоркской публичной библиотеке по стипендии на несколько месяцев и сделала то, что делает писатель, а именно просто сидела сама с собой и думала о том, хорошо, я написал эти два романа, я очень знаменитый писатель — знаете, известный в нашем мире.
Но что я делаю? Почему я пишу эти книги? Если я знаю обо всех этих проблемах — вы знаете, Салли Руни, особенно, как вы упомянули ранее, Памела, она очень политически настроена. Так почему бы ей не пойти и не решить эти проблемы? Почему она пишет книги о влюбленных? Ну, потому что это то, о чем мы все заботимся.
В конце концов, мы можем заботиться об обоих вещах. И я думаю, что это действительно важное и прекрасное занятие, которое она делает. Итак, вы спросили о поколении. То есть, я не знаю. Я не знаю, как вы отнесетесь к этой книге, но для меня это похоже на «Миддлмарч». Он разделен на эти отрывки о двух отношениях, о любви, которая строится, и о дружбе. А затем он переходит в эти действительно длинные отрывки из электронной почты, которые на самом деле представляют собой просто изложение исторического анализа и теории.
И это было похоже на старую книгу 19-го века, сериализованную, как политические и личные книги, смешанные вместе в эту смесь того, на что похожа наша жизнь. Но это мои ответы. Не думаю, что это тысячелетний роман.
Это циничное толкование, которое состоит в том, что мы полностью увлечены любовными историями. И это то, что нас тянет. По сути, это книга об этих отношениях, и мы хотим увидеть, куда они идут.
Но есть еще одно — эти отрывки из электронной почты похожи на то, что она позволяет себе выполнять интеллектуальную работу, которую она хочет, чтобы эти романы выполняли, вроде того, чтобы съесть свой торт и съесть его, знаете ли.
Справа, справа. Втайне она эссеист.
Ага. И у меня были проблемы с этими письмами. Мне казалось, что я не знаю, читать ли их всерьез или читать с иронией. Это что-то, что было произведено этими персонажами как персонажами, или Салли Руни рассказывала нам, что-то вроде того, что происходит у нее в голове, когда дело доходит до капитализма?
Я не всегда знал, как их читать.Тем не менее, мне очень понравилась книга. Так что с Салли Руни всегда возникает загадка. Даже когда вы спорите с этим, вы не можете оторваться.
Ну, две быстрые вещи, которые я хочу сказать. Во-первых, наш коллега Джон Уильямс собирается начать читать «Миддлмарч». Поэтому мы дадим ему задание провести сравнение между ними. Мне не удалось убедить его сначала прочитать «Даниэля Деронда».
«Даниэль Деронда» Я считаю Джорджа Элиота гораздо доступнее, чем «Миддлмарч».
Вот почему у меня это работает, Лорен. Это тот уровень, на котором я работаю.
Нет. Я тоже. Я говорю как-то для начала. OK.
То, или «Итан Фром», присваивалось каждому девятикласснику, по крайней мере, в 80-х и 70-х годах. Я считаю, что это ужасная ошибка, но это уже другая тема.
Другое, и я думаю, что упоминал об этом в более раннем разговоре, и я должен упомянуть об этом в подкасте, просто потому, что я надеюсь, что какой-то слушатель увидит эту аналогию и скажет: да, я был думаю о том же самом, или, может быть, это просто я, но голос повествования в этой книге действительно напоминает мне повествование, закадровый голос в «Джулс и Джим.
Так что, рискуя показаться совершенно претенциозным и необоснованным, я не знаю, просто в этом что-то есть. Я хочу услышать еще одного слушателя, который со мной согласен. Потому что по твоему смеху я могу сказать, Гэл и Лорен, что ты считаешь меня сумасшедшим.
Я не говорю по-французски.
Это почти — в этом есть что-то почти сценическое.
Да.
Это как — это как оттолкнуть вас —
Да, она только что написала телешоу.
Правый. Так что, может быть, вот что здесь происходит. Но это почти то же самое, что намеренно отстранить вас от действия. Знаешь, это как — давай поднимем руку.
Есть дистанция.
Именно так.
Нам следует провести дискуссию об этой книге в стиле Салли Руни.
Я имею в виду, поэтому я думаю, что это дистанцирование, я думаю, именно поэтому вы задавались вопросом, действительно ли это всерьез или это ирония, есть ли здесь отстраненность. Просто … есть определенные вещи, в которых вас … похоже, вас не полностью убедили.
И еще одна вещь, которую я затрону, и мне не терпится услышать, что любой из вас думает об этом, — это ее персонаж в книге, которую, я думаю, я считаю фигурой Салли Руни, Алисой, потому что Конечно, в этой книге она писательница, ее просто продолжают описывать как неприятную или отчуждающую людей, склонную к спорам или отталкивающую.
И я не совсем понимал, что с этим делать. Это Салли Руни комментировала то, как, по ее мнению, люди воспринимают ее? Это должно было быть точным? Что вы двое подумали?
Так что я думаю, что это была реакция на всю книгу, что Алиса, действительно известный дважды писатель, имеет столько денег, что не знает, что с ними делать, действительно возмущается этим культом авторства, который был построен вокруг нее без ее согласия.И я имею в виду, что я не решаюсь, как и Руни, называть ее известность настоящей славой. Потому что, очевидно, мы все должны знать, что —
Это литературная слава.
Справа. Ага. Как и в нашем мире, она в значительной степени Майкл Джордан. Но эта слава, в отличие от Майкла Джордана или в отличие от актера, чья работа требует внимания, эта слава на самом деле противоположна, что это больше всего, или я не должен говорить больше, многие люди идут на это, ожидая, что это будет много. уединенного времени, например, просто побыть наедине с компьютером, что отличается от написания фильмов или чего-то в этом роде.
Но… и поэтому Руни действительно борется с этой идеей, что внезапно люди вроде меня появляются, чтобы встретиться с ней, задать ей вопросы, сфотографировать ее и написать о ней, а не только о работе. И вы знаете, ее вопрос в том, что если моя личность — отстой, какое это имеет отношение к моей работе? И я думаю, это отличный вопрос. Я думаю, что это всего лишь часть этой архитектуры, которую мы строим вокруг нее, чтобы другие люди могли получать прибыль от ее работы, такого вуайеризма, который действительно прибылен в нашей отрасли.И знаете, это не самая большая проблема, которую она видит в современном обществе. Она этого не говорит. Но это просто то, что стоит подвергнуть сомнению.
И это капитализм. Все в порядке.
Я объяснила это.
Давайте еще раз пройдемся по книгам. Гал.
Я читал «Грязная работа» Eyal Press.
Я читаю «Дитя-невидимку» Андреа Эллиотт.
И я прочитал Салли Руни, «Прекрасный мир, где ты».
Не забывайте, что больше информации можно найти на сайте nytimes.com/books. И вы всегда можете написать нам на books@nytimes.com. Я отвечаю. Не сразу, но я знаю.
Подкаст Book Review подготовлен великим Педро Росадо из HeadStepper Media при большой поддержке моего коллеги Джона Уильямса.Спасибо, что слушали The New York Times. Я Памела Пол.
«Дорогой райдер» — это больше, чем история происхождения сноубордов Burton; Это любовное письмо основателю Джейку Бертону Карпентеру
Джейк Бертон Карпентер основал компанию Burton Snowboards (тогда называвшуюся Burton Boards) в 1977 году и сделал больше … [+], чем кто-либо, для изменения индустрии сноубординга. Умер в 2019 году.
Предоставлено BurtonНа протяжении десятилетий Джейк Бертон Карпентер писал письмо потребителям на первой странице годового каталога Burton Snowboards.Оно всегда начиналось знакомым приветствием: «Дорогой всадник…»
Как основатель и генеральный директор Burton, Карпентер имел любое количество задач, которые он мог бы делегировать тем, кому он поручил реализовать свое видение компании. Но это был один из проектов, который он никогда, никогда не делегировал, до своей болезни и последующей смерти от повторных осложнений рака.
«Как его жена, я могу засвидетельствовать, что он провел много времени, мучаясь с этими письмами», — сказала мне Донна Карпентер, вдова Джейка и нынешняя владелица Burton Snowboards.«Он почувствовал эту связь один на один. Это восходит к нашему началу, когда ни один магазин нас не принимал. Это был клиент, с которым Джейк свяжется, и они вернутся в следующем году и купят еще одну доску ».
Эта связь между Джейком Бертоном Карпентером и всеми гонщиками, чьи жизни он коснулся, а также его борьба и успехи в подъёме сноубордов Burton Snowboards с земли, является предметом нового документального фильма Red Bull Media House, который дебютирует 9 ноября на канале HBO, Dear Rider .
Трудно представить себе сейчас, как Burton, оцениваемый примерно в 700 миллионов долларов, превратился в мирового лидера в производстве твердых и мягких товаров для сноуборда, а сноубординг приветствуется на 473 из 476 горнолыжных курортов США.
Но когда Карпентер основал Burton Snowboards в 1977 году, сноубордисты не были опорой на горнолыжных склонах на курортах наряду с лыжниками. Отнюдь не; Первый курорт, который позволил сноубордистам подниматься на подъемники, гора Страттон в Вермонте, не будет работать до 1983 года.
Журнал Time в 1988 году опубликовал печально известную статью, в которой сноуборд назвал сноуборд «худшим новым видом спорта». Это, по словам Донны Карпентер, было рабочим названием документального фильма.
Бен Брайан, вице-президент по развитию и документации Red Bull Media House, первым представил Джейку идею фильма. Джейку было интересно рассказывать свою историю, но, по словам Донны, он никогда не интересовался написанием книги; он изрядно потренировался в написании писем своим ежегодным письмом в каталог Бертона.Когда Брайан пришел к нему с концепцией документального фильма, он сказал: «Вот и все!» момент для Джейка.
Брайан и Red Bull Media House работали над созданием фильма, включая исследования, составление карты истории и сбор архивных материалов, примерно за год до того, как рак Карпентера вернулся. Вскоре он умер. Но он ясно дал понять Донне и его семье, что хочет, чтобы проект продолжался несмотря ни на что.
«Он всегда был очень красивым человеком», — сказала Донна.«Он был так взволнован этим проектом. Очевидно, вышло совсем иначе. Я говорю людям, что, возможно, был момент, когда я мог бы сказать: «Эй, давай отложим это», но мне никогда не приходило в голову. Это было: «Мы закончим это ради Джейка».
Примерно через две недели после смерти Карпентера Фернандо Виллена присоединился к проекту в качестве директора. Обладая 24-летним опытом монтажа фильмов, Брайан «выдернул меня из кресла редактора и спросил, не хочу ли я снять фильм», — сказала Виллена. В Red Bull Media House Виллена получил спортивную премию «Эмми» за выдающийся монтаж длинных форм на канале HBO Any One of Us , который он также снял.
Вначале Виллена пришла к Донне и поделился своей идеей назвать фильм Дорогой всадник и построить повествование вокруг писем, которые Джейк писал каждый год.
«Мне кажется, это действительно свело воедино всю его историю, повествование о« Дорогом всаднике », — сказала Донна Карпентер. «Ферн не в этом мире, но это было так интересно, что он мог это увидеть, что сердце и душа Джейка были вложены в эти письма на протяжении многих лет».
«Он оставил очень четкую директиву относительно того, чем он хотел, чтобы проект был, и это все», — сказал Виллена.«Он сказал:« Расскажи всю историю, хорошее и плохое. Ничего не приукрашивайте ».
Виллена встретила Джейка только однажды, когда он показал ему семиминутное доказательство концепции, которую он собрал во время прослушивания для документального фильма, который впоследствии стал Дорогой всадник . «Он был милым и обаятельным и пытался заставить меня расслабиться; он, должно быть, почувствовал, что я нервничаю, — сказала Виллена.
Виллена погрузился в изучение истории Джейка, от основания Burton Snowboards до диагноза — и последующего временного паралича от синдрома Миллера-Фишера до его рецидивирующего рака.Примерно через полтора месяца после смерти Джейка Виллена встретилась с семьей Карпентеров в Брекенридже, чтобы обсудить новый творческий процесс. Идея, на которую они остановились, представляла собой смесь архивных материалов, позволяющую Джейку как можно больше рассказать свою историю с несколькими интервью. Предстояло много путешествовать и брать интервью с близкими Джейка и любителями сноуборда.
В феврале 2020 года команда отправилась на Открытый чемпионат США по сноуборду Burton US Open в Вейле, штат Колорадо.В честь Карпентера на мероприятии была проведена акция «Поездка для Джейка», в которой приняли участие десятки сноубордистов, в том числе гонщики команды Burton Шон Уайт, Дэнни Дэвис, Марк Макморрис и Келли Кларк, которые вместе спустились по хафпайпу во время финала.
«Мы думаем, что это начало этого огромного документа», — сказал Виллена. «Две недели спустя мир отключился».
И снова съемочной группе пришлось переосмыслить весь фильм. По необходимости он стал больше похожим на архивный фильм, чем кто-либо мог себе представить, но по мере того, как команда больше склонялась к идее Джейка, рассказывающего свою историю и раскапывающего кадры, появился более интимный и проникновенный фильм.
Есть кадры самых первых дней Джейка, катавшегося на «снерфере», раннем двоюродном брате сноуборда; первая доска, которую когда-либо изготовил Джейк; Свадьба Джейка и Донны; молодой Джордж Карпентер, который является мини-альбомом фильма; Пребывание в больнице Джейка, а также сноубордисты и семья, которые пришли навестить его, даже когда он не мог говорить; и последствия его смерти.
Карпентер, который назвал компанию Burton в честь фамилии своей бабушки, подарившей ему небольшое наследство, на которое он основал компанию, не быстро добился успеха в своей новой компании.Но когда дело дошло, оно пришло быстро и тяжело, как показывает фильм.
«Когда вы делаете архивный фильм, он живет и умирает в архиве», — сказал Виллена. «Нам пришлось провести исследования, чтобы раскопать сцены и тот материал, который нам нужен, чтобы рассказать историю должным образом».
В фильме даже рассказывается о соперничестве между Карпентером, который вырос в сноуборде на Восточном побережье, и Тимом Симсом, который основал Sims Snowboards и Sims Skateboards на Западном побережье и развил раннюю фристайл-сторону этого вида спорта.
Это также дань уважения Крейгу Келли, который сделал больше, чем любой другой райдер для роста популярности сноуборда, и который оставил Sims Snowboards, чтобы покататься в Team Burton. Сцены Келли в фильме поразительны тем, что то, что он делал на соревнованиях по фристайлу за свою карьеру, не сильно отличается от того, как катаются сегодня лучшие спортсмены фристайла.
Келли, погибший в результате схода лавины в Британской Колумбии в 2003 году, сыграл важную роль в развитии того, что впоследствии стало движущим мышлением Карпентера: ставить на первое место гонщика и проектировать доски для своей команды.Когда он только основал компанию, Карпентер гораздо меньше принимал отзывы о своих проектах.
«Как только он начал сосредотачиваться на том, что подходит гонщику, это был большой сдвиг», — сказала Донна Карпентер. «Джейк говорил нам:« Это помогает всаднику? » Это делает сноубординг лучше? Продвигается ли оно туда, куда мы хотим? Если нет, отпустите это ». Он привил компании свое видение и страсть перед смертью, так что теперь это просто естественно».
Летом 2020 года, когда мир придумал способы безопасной съемки фильмов во время Covid — например, разведку через Facetime — съемочная группа Бертона сняла сцены с семьей дома в Вермонте.Прошло всего несколько месяцев после того, как Карпентер скончался, и интервью, по понятным причинам, были грубыми и эмоциональными. Но все согласились, что тон фильма должен быть праздничным.
«Он так сильно присутствует во всех их жизнях, и я думаю, это потому, что они любят говорить о нем, рассказывать истории и смеяться», — сказала Виллена. После съемок в пленке Виллена впервые смогла поехать в Вермонт, чтобы навестить Донну.
«Мне нужно потусоваться в их доме, и Джейк там; его дух, его душа здесь.Я чувствовала его присутствие, — сказала Виллена. «Это был прекрасный день, было солнечно и прохладно, и мне пришлось сидеть с Донной, болтать и рассказывать истории о Джейке и о том, как мы снимали фильм. Это даже не было похоже на создание фильма; на самом деле это было похоже на то, чтобы помочь миру понять, кем был этот человек. И лучшее, что сказала Донна, это то, что мы правильно поняли его дух. Она сказала: «Это Джейк. Когда я смотрю фильм, я вижу Джейка. Это значит все ».
Наездники, которые были в центре всего, что делал Джейк, также занимают видное место в фильме; есть интервью с «говорящей головой» с Уайтом, Дэвисом, МакМоррисом, Кларком, Анной Гассер и другими сноубордистами в команде Burton и за ее пределами.
«Самая важная часть для людей, которые ничего не знают о сноуборде, — это его драйв и его страсть; тот факт, что он следовал своей мечте, чертовски вдохновляет », — сказал двукратный призер Олимпийских игр и канадец Марк Макморрис, который стал профессионалом в возрасте 15 лет и был членом команды Burton Snowboards на протяжении всей своей карьеры.
«Он воплотил свою мечту в реальность, не сдавался и помог сформировать культуру. Так здорово жить в жизни, когда я был такими хорошими друзьями с человеком, который изобрел спорт, и теперь миллионы людей будут наслаждаться им долгие годы.”
Что касается того, как Карпентер рассматривал развитие этого вида спорта от его скромных истоков в своем амбаре в Вермонте в 1977 году до, более чем четыре десятилетия спустя, его включения в олимпийскую программу? МакМоррис подчеркивает, что соревнование — это лишь одна сторона спорта. С одной стороны, Бертон организовал первый в истории Национальный чемпионат по сноуборду — соревнование, которое впоследствии превратилось в Burton U.S. Open — в Вермонте в 1982 году.
Истоки сноуборда на Восточном побережье уходят корнями в катание на лыжах; На Открытом чемпионате США по сноуборду 1985 года (на фото ниже), который больше напоминал лыжные гонки, чем сегодняшний сегодняшний открытый чемпионат США по фристайлу Burton US Open, гонщики носили спортивные костюмы, чтобы сократить время на секунды.
Команда Burton, представленная на Открытом чемпионате США в 1985 году, когда соревнования официально стали чемпионатами США … [+] Открытые чемпионаты по сноуборду и переехали в Страттон-Маунтин, штат Вермонт.
Хуберт ШрибльС другой стороны, нынешние райдеры Burton находятся в авангарде съемок проектов в отдаленных районах и на улице, демонстрируя, сколько возможностей может открыть этот спорт. В 2020 году члены команды Burton сняли фильм, охватывающий весь мир, One World , который продемонстрировал, насколько волшебным и надежным может быть внеконкурсный сноуборд.
«Он знал, что у сноуборда так много разных возможностей; конкуренция — лишь одна сторона », — сказал МакМоррис. «Это стало новым взглядом на спорт, и по мере того, как новые взгляды появляются, они понимают, что есть бэккантри, уличный сноуборд — любой может наслаждаться им с друзьями и семьей. В сноуборде есть так много разных сторон, которыми можно наслаждаться, и это всегда было для него самым захватывающим, он никогда не перестанет прогрессировать, но в конечном итоге это просто прекрасный способ провести время с друзьями.”
На премьере фильма в Нью-Йорке 4 ноября аудитория, состоящая из профессиональных сноубордистов, членов семьи и друзей Карпентера, профессионалов индустрии и средств массовой информации, попеременно приветствовала празднование сноубординга в фильме и тихо плакала, изображая личную борьбу и смерть Карпентера. . Однако тон не был угрюмым, его тон выражал радость и благодарность за все, что Карпентер и его компания подарили спорту.
Казалось, что с самых первых дней существования компании Карпентер знал, что однажды он станет героем документального фильма о происхождении и развитии сноуборда.Архивные кадры удивительно обширны, что позволяет Карпентеру рассказать свою собственную историю так, как только он мог.
«Это может быть любой вид спорта», — сказал Виллена. «Но человек, его влияние, его сила, его уязвимость и его воля, его потребность продолжать жить, и не просто жить, а жить так, как он хочет жить, а не так, как доктор велит ему жить … все он делал, он делал со страстью. Люди, которыми он себя окружал, были такими же ».
Хотя Burton US Open 2020 года был одним из первых кадров, снятых командой для Dear Rider , он отмечает эмоциональную развязку документального фильма.
Погрузившись в борьбу и триумфы Карпентера — и, прежде всего, в непоколебимую связь, которую он сформировал со всеми сноубордистами, средства к существованию которых он обеспечил, — публика наблюдает, как все сноубордисты на соревнованиях следуют друг за другом в радостном повороте по хафпайпу. , как Донна Карпентер наблюдает.
Всадников на турнире Burton US Open 2020, почетный основатель чемпионата США Джейк Бертон Карпентер, совершивший «поездку для Джейка» … [+] вместе спустились по хафпайпу
Предоставлено BurtonНесмотря на то, что сейчас середина соревнования, этот забег значения не имеет; этот забег о радостях катания на сноуборде с друзьями.Донна Карпентер надеется, что зрители получат из фильма именно такой образ.
«Ему нравилась сама идея соревнования людей и идея игры взрослых; в какой-то момент мы теряем способность просто выходить и играть, если это не организованный баскетбол, бейсбол или футбол », — сказал Карпентер. «Мы должны развивать это желание играть. Я надеюсь, что это станет важным выводом для людей, что, став взрослым, вы не теряете потребность в играх, будь то на открытом воздухе или что-то еще, чем вы любите заниматься.И Джейк воплотил это ».
Dear Rider , который длится 1 час 31 минуту и имеет рейтинг TV-MA, дебютирует сегодня на каналах HBO и HBO Max в 21:00. ET и будет доступен для трансляций по запросу на HBO Max со среды, 10 ноября.
«Основано на реальных событиях»: тонкая грань между фактом и вымыслом | Книги
Границы всегда меняются, продвигаются. Границы закреплены, созданы руками человека, из-за них ссорятся и ревностно борются. Граница — захватывающее, требовательное и часто беззаконное место.Границы охраняются, часто напряжены; если они становятся слишком пористыми, значит, они не выполняют ту работу, для которой были предназначены. Однако иногда граница является границей . Так обстоит дело с художественной и публицистической литературой.
В течение многих лет это было мирное, безальтернативное и довольно безлюдное место. С одной стороны сидел приз Сэмюэля Джонсона, с другой — Букера. С одной стороны забора, выражаясь метонимически, у нас был Сталинград Энтони Бивора .С другой стороны, Арундати Роя «Бог мелочей». По сути, вы обратились к документальной литературе ради содержания, предмета. Вы читали книгу Бивора, потому что вас интересовала Вторая мировая война, Восточный фронт. Однако интерес к Индии или Керале был не более предварительным условием для чтения романа Роя, чем нежность к несовершеннолетним девочкам была необходимой отправной точкой для получения удовольствия от Лолита . В сфере, где стиль часто был функциональным, научно-популярные книги хвалили за то, что они «хорошо написаны», как если бы это было несущественным дополнением, вроде какой-то дополнительной отделки для надежного автомобиля.Независимо от того, был ли предмет заманчивым или отталкивающим, художественная литература была ареной, где стиль был более очевидным, иногда заметно проявлялся и иногда вознаграждался. Итак, значительную часть моей читательской жизни романы обеспечивали почти все необходимое мне питанием и вкусом. С ними было весело, они научили меня психологии, поведению и этике. А затем постепенно все большее количество из них не могло доставить — или доставило только меньшее количество того, за чем я к ним обращался. Художественная литература начала занимать все больше места, и, как только это произошло, уход от художественной литературы ускорился.Великие романы все еще держали меня в плену, но такой шедевр, как «Прохождение Венеры » Ширли Хаззард, сделал удовольствия «Мандолина капитана Корелли» излишними. Тем временем мое внимание было полностью занято классикой документальной литературы размером с коробку из-под обуви, такой как Ричарда Родса «Создание атомной бомбы », жизнь Роберта Каро о Роберте Мозесе, «Брокер власти » или трилогия Тейлора Бранча об «Америке в годы короля». ”: Разделение вод , Огненный Столп , На краю Ханаана .Я так многому научился из таких книг — пока я их читал. Обратной стороной было то, что я сохранил так мало. Что было стимулом читать дальше.
Я с нетерпением жду того дня, когда я присоединюсь к той грубо довольной части мужского населения, которая читает только военную историю
Хотя важно не превращать предрассудки в заявления манифеста, мой опыт соответствует актуарным нормам: сейчас средний возраст , Я с нетерпением жду дней, когда я присоединюсь к той грубо довольной части мужского населения, которая читает только военную историю.В более широком смысле, мои изменяющиеся вкусы были сформированы общим культурным сдвигом, вызванным Интернетом, увеличением количества спортивных каналов и обилием драматических фильмов, снятых для телевидения. Не потому, как иногда утверждают, потому что они делают нас глупее, лишают нас возможности сконцентрироваться на Генри Джеймсе позднего периода (на котором я все равно никогда не мог сосредоточиться), а потому, что наша жажда отвлечения и отвлечения внимания теперь полностью насыщен футбольными, порно и вирусными видео.
Дэвид Хэйр: «Два самых удручающих слова в английском языке — это« литературная фантастика »» Фотография: Имонн МакКейб / The GuardianКак следствие, единственное, ради чего я сейчас не хожу в художественную литературу, — это развлечения. . Очевидно, я все еще хочу хорошо провести время. Я разделяю реакцию Джонатана Франзена на безрадостную утомительную работу, которую представляет (для него) модель JR Уильяма Гэддиса, но я не хочу хорошо проводить время, которое в конечном итоге кажется пустой тратой времени. Букеровский 2011 год под председательством Стеллы Римингтон был в некотором смысле запоздалым последним вздохом качественной художественной литературы как развлечения — или «читабельности», как она это называла.Это было запоздало, потому что Дэвид Хэйр предоставил эпитафию годом ранее, когда он написал, что «два самых удручающих слова в английском языке — это« литературная фантастика »» (что иногда кажется амбициозным, хотя и коммерчески оспариваемым, двоюродным братом жанра фантастики) .
В разрастании документальной литературы существует такая же зависимость от жанров и условностей, как и в художественной литературе. Николсон Бейкер убедительно доказал, что рецепт успешной научной литературы — это аргумент или тезис, которые могут быть резюмированы рецензентами и обсуждаться публикой без утомительного чтения всей книги.В исключительных случаях достаточно одного заголовка. Малькольм Гладуэлл — бесспорный мастер в этом отношении. Мигает . А, понятно. Некоторые научно-популярные книги производят впечатление должного выполнения контрактов, согласованных на основе умело составленных предложений. Законченные книги подобны сильно расширенным версиям этих предложений, которые затем снова сворачиваются с продажей серийных прав. С другой стороны, исследование Джона Апдайка, U и I , проведенное Бейкером, несводимо в том смысле, что в нем нет тезисов или аргументов и очень мало рассказов.Единственный способ прочувствовать книгу — это прочитать ее. Это именно то, что можно сказать о любой стоящей художественной литературе.
Привлекательность Touching the Void полностью зависит от того, что Джо Симпсон привязан к скале, что произошло
Не дай мне быть неправильно понятым . Роман не мертв и не умирает. Но в любой момент определенные культурные формы вступают в свои права. (Ни один здравомыслящий человек не станет утверждать, что в 1990-е годы в составе струнных квартетов были достигнуты успехи, чтобы соперничать с теми, что были сделаны в электронной музыке.) Иногда авансы вносятся за счет уже установленных форм; в других случаях устоявшиеся формы сами подвергаются сомнению и укрепляются в результате ответной реакции. В настоящий момент внимание привлекают зыбучие пески между художественной и научной фантастикой.
Разница между художественной и научной фантастикой вполне обоснованно предполагается, что она зависит от того, является ли материал изобретенным или действительно достоверным. В некоторых видах письма — истории, репортажах и некоторых мемуарах или настоящих приключениях — нет места для маневра.Все должно быть тщательно проверено фактами. Привлекательность такой книги, как Touching the Void , полностью зависит от того, что Джо Симпсон прикован к скале за то, что произошло. В военной истории, как командует Бивор, нельзя допускать никаких вольностей. Как автор многих научно-популярных книг, полных изобретений, я полностью поддерживаю это.
Уокер Эванс: Семья издольщиков, округ Хейл, Алабама, 1936. Эванс настаивал на том, чтобы назвать свою работу «документальным стилем». Фотография: Библиотека Конгресса / Уокер ЭвансМанипуляции и изобретения, произведенные Вернером Херцогом на высшем уровне того, что он называет «экстатической правдой», оставляют защиту документального кино в целом опасно заниженной.В моей защите я бы сказал, что ухищрения в моей документальной литературе настолько тривиальны, что их включение не снимает шкуры даже с самого пытливого носа. Пропажа Соммы начинается с упоминания о посещении Музея естественной истории с моим дедом, который никогда в жизни не бывал в музее. Йога для людей, которым это не мешает. было отнесено к категории научно-популярной литературы, потому что издатели считали его наиболее вероятным, т. Е. Наименее вероятным бесследным.Одно из этих «эссе о путешествиях» — как книга была упакована в Америке — было связано с психоделическим приключением в Амстердаме, кульминацией которого стало странное происшествие в туалете кафе. Большая часть истории — которая изначально появилась в антологии художественной литературы — является точной записью того, что действительно произошло, но этот инцидент был взят из анекдота, который кто-то рассказал мне о переносном туалете в Гластонбери. Важно только то, что читатель не видит стыков, что нет текстурных изменений между надежной тканью и изготовлением.Другими словами, вопрос не в точности, а в эстетике. Вот почему фотограф Уокер Эванс превратил существительное в прилагательное, настаивая на обозначении своей работы «документальный стиль». Экспортируя это в литературу, стиль сам по себе может стать формой изобретения. Как это случилось на самом деле? Проблема уступает место вопросам стиля и формы, поэтому мы возвращаемся к ожиданиям , порожденным определенными формами: как мы ожидаем читать определенные книги, как мы ожидаем от них поведения.Головокружение, вызванное WG Sebald, заключалось в том, что мы действительно не совсем понимали, что читаем. Чтобы адаптировать строку Клинта Иствуда из Coogan’s Bluff , мы не знали, что происходит, даже когда это происходило с нами. Эта гипнотическая неуверенность немного уменьшилась с тех пор, как программное обеспечение Sebald стало как бы доступным для бесплатной загрузки многочисленными помощниками, но аналогичный категорический отказ сообщает Бену Лернеру 10.04 , «произведению», как выразился его рассказчик, « это, как стихотворение, не художественная литература и не художественная литература, а лишь мелькание между ними ».Мерцание выдержано в эпическом масштабе — полностью домашним способом — шеститомной серией Карла Уве Кнаусгаарда My Struggle . Побочный эффект или толчок сейсмической встряски Кнаусгаарда должен был заставить нас осознать, насколько скучно нам стало из-за заговора. Рэйчел Куск обратилась к этому и использовала это в своем чудесном бессюжетном романе Outline , , который был номинирован на прошлогоднюю премию Goldsmiths.
Карл Уве Кнаусгаард выдерживает «мерцание» между художественной и научной фантастикой «в эпическом масштабе».Фотография: Кэтрин Энн Роуз / The ObserverЭтот приз, стремящийся поощрять инновации и эксперименты, является хорошей и своевременной вещью, но, к сожалению, она ограничивается художественной литературой. В то время как прошлогодняя премия Сэмюэля Джонсона была присуждена Хелен Макдональд за ее прекрасный роман H Is for Hawk , большая часть так называемой экспериментальной фантастики представлена в испытанной форме подвида исторического романа, известного как модернист. Если бы они были пластинками, а не книгами, несколько претендентов на прошлогодний приз Goldsmiths могли бы присоединиться к песне Shark Уилла Селфа в этом оксюмороническом разделе Ray’s Jazz Shop: «подержанный авангард».
Двадцать четыре года назад я был удивлен, увидев But Beautiful — книгу о джазе «ни одно, ни другое» в разделе бестселлеров «Книги и т. Д.» На лондонской Чаринг-Кросс-роуд. «Это правда?» Я спросил у менеджера. «Нет, нет», — утешительно ответил он. «Мы просто не знали, куда еще его поставить». В настоящее время возрастает потребность в разделе, посвященном книгам, для которых раньше не было подходящего дома или которые можно было бы разбросать между четырьмя или пятью разными книгами, ни одна из которых не подходила.
Следует подчеркнуть, что, как это часто бывает, «новая» ситуация, оказывается, имеет долгую и выдающуюся предысторию
Опасность, поскольку бросающая вызов жанру или творческая научная литература становится самостоятельным жанром — со смесью — и совпадение готово стать делом механического — состоит в том, что ничейная земля не может стать предсказуемо перегруженной. Также необходимо подчеркнуть, что, как это часто бывает, «новая» ситуация имеет долгую и выдающуюся предысторию. Где хранить модели Ребекки Уэст Black Lamb и Gray Falcon (1941)? История? Путешествовать (в пределах части Балкан или Югославии)? Или, возможно, как она предложила, в категории, посвященной произведениям «в форме, безумной с любой обычной художественной или коммерческой точки зрения».Мэгги Нельсон, должно быть, была очень рада, когда пробные копии ее последней книги, Аргонавты , рекламировали ее как произведение «автотеории» — рада, потому что Ролан Барт сэкономил ей место в этой новой модной категории. Итак, по мере того, как предлагаемый нами новый раздел расширяется, чтобы освободить место для таких разнообразных людей, как бессонных ночей Элизабет Хардвик , The Songlines Брюса Чатвина , Dead Certainties Саймона Шамы , Роберто Калассо The Marriage of Cadmus and Harmony или Ivan Портрет Владиславича с ключами , , возможно, самым жизнеспособным лейблом окажется старый: «литература».
Хладнокровно: на съемках киноверсии научно-популярного романа Капоте, изменившего литературный ландшафт. Фотография: Images / REX ShutterstockНаучно-популярные романы Нормана Мейлера ( The Executioner’s Song ) или Трумэна Капоте ( In Cold Blood ) изменили литературный ландшафт, но юная Энни быстро заметила возможности для дальнейших инноваций. Диллард. «У нас был документальный роман», — призналась она в своем дневнике; «Пришло время для научно-популярной книги.Книга, над которой она работала, Паломник в Тинкер-Крик , является классическим образцом документального произведения искусства. Выиграв Пулитцеровскую премию за документальную литературу в 1975 году, он стал источником некоторых споров, когда выяснилось, что знаменитый вступительный абзац, в котором автор просыпается в постели и обнаруживает, что покрыта следами крови от лап, после того, как ее кошка , боевой кот, вернулся из своих ночных приключений — это было выдумкой. Дело не в том, что она выдумала эту историю; она адаптировала его, с разрешения, из статьи, написанной аспирантом.Это был ливень в стакане воды по сравнению с различными штормами, захлестнувшими Рышарда Капусцински. Это проблема частично его собственного создания, поскольку он неоднократно настаивал на том, что он был репортером, что ему нужно «все испытать на себе», что у него не было свобод писателя с богатым воображением, что пока он « может приукрашивать »подробности своих рассказов, он решил не делать этого на том основании, что это« было бы неправдой ».
Постепенно выяснилось, что это было частью риторики художественной литературы, что он не мог воочию увидеть некоторые вещи, свидетелем которых, как он утверждал, был.Для некоторых читателей это было совершенно разочаровывающим опытом; другим казалось, что его энтузиазм и богатство воображения не всегда совместимы с обязанностями и усердием репортера. Он остается великим писателем — но не таким великим писателем, каким должен был быть. (Вероятность путаницы была с самого начала; когда Джонатан Миллер превращал книгу Капусцинского о Хайле Селассие и Эфиопии, Император , в оперу, автор напомнил ему, что это действительно книга о Польше.) Капусцинский не просто заимствовал приемы и свободу романа; книги, такие как The Soccer War или Another Day of Life создали формы, из которых они были сформированы — формы, которые затем растворились в стиле Mission Impossible в момент завершения книг. Главное — и это было то, что я обнаружил, когда писал But Beautiful как серию импровизаций — это прийти к форме, исключительно подходящей для конкретного предмета, и только для этого предмета.
Джон Бергер, рассказы которого о французской крестьянской жизни сочетают в себе документальный фильм, поэзию, художественную литературу и исторический анализ. Фотография: Getty ImagesЭта книга была посвящена Джону Бергеру. Привычно называемый «марксистом», «искусствоведом» или «эрудитом», Бергер обладает исключительной способностью к формальным нововведениям, которые легко не заметить. Документальные исследования деревенского врача в A Fortunate Man (1967), трудовых мигрантов в A Seventh Man (1975), которые он провел с фотографом Жаном Мором, непревзойденны в их сочетании изображения и текста.Переход от явных модернистских сложностей получившего Букеровскую премию G к рассказам о французской крестьянской жизни в некоторых кругах был воспринят как отступление к более традиционным формам. Ничто — если использовать фразу, которая может не подходить в данном контексте — не может быть дальше от истины. В сочетании поэзии, художественной литературы, документальных очерков и исторического анализа книга Pig Earth (1979) была, даже по меркам Бергера, его наиболее формально новаторской книгой — пока он не превзошел ее, выпустив следующую книгу, And Our Faces. Сердце мое, краткое на фото .5 ноября, в ночь костра, Бергеру исполнилось 89 лет. Он поджигал границы почти 60 лет, подталкивая нас к границе возможного.
Джефф Дайер получил приз Виндхэма-Кэмпбелла 2015 года за документальную литературу. Его новая книга, White Sands , будет опубликована Canongate в июне
Аминатта Форна: «Художественная литература позволяет мне постичь более глубокую, менее буквальную истину»
Аминатта Форна: «Разорви контракт и читатели больше не знают, кому доверять.Фотография: Линда Нилинд / The Guardian
Каждый раз, когда писатель начинает книгу, он заключает договор с читателем. Если книга является художественным произведением, договор довольно расплывчатый, по сути говоря: «Посвятите мне свое время и терпение, и я расскажу вам историю». Там может быть подпункт о развлечениях читателя или что-то подобное. В контракте на мои романы я обещаю попытаться показать моим читателям способ видения мира таким, каким, я надеюсь, они не видели раньше. Контракт на документальную работу — более точное дело.Писатель говорит: «Я говорю вам, насколько я могу, то, что я считаю правдой. Это договор, который нельзя легко нарушать, и поэтому я не согласен с авторами мемуаров (в частности), которые с радостью изменяют факты в соответствии со своими повествовательными целями. Разорвите договор, и читатели больше не будут знать, кому доверять.
Я пишу как художественную, так и научную литературу — для меня они служат разным целям. На своей доске объявлений я прикрепил строки: «Документальная литература раскрывает ложь, но только метафора может раскрыть правду.«Боюсь, я не знаю, кто это сказал. Моя первая полнометражная работа была мемуарами о войне, подъеме диктатуры и последующей судьбе моей семьи. За 12 лет, прошедших с момента его публикации, я продолжал исследовать темы гражданской войны, хотя почти исключительно в художественной литературе. Художественная литература позволяет мне постичь более глубокую, менее буквальную истину.
Однако, когда писатель доходит до рассказа, будь то художественный или документальный, он использует многие из тех же приемов повествования, сюжета, темпа, настроения и диалога.Это одна из причин, по которой я считаю, что различие между призами в жанре художественной и научной литературы является, в общем, фикцией. Такие писатели, как Джоан Дидион, Мэри Карр, Роджер Дикин, а в последнее время Хелен Макдональд, Уильям Файнс и Роберт Макфарлейн — мастера. Эти писатели нарушили границы документальной литературы, чтобы достичь той истины, которой жаждут писатели-беллетристы.
Несколько лет назад я судил премию за художественную литературу, в которой краткое изложение охватывало все творчество писателя, но в одном жанре.Это не имело смысла. Газета Габриэля Гарсиа Маркеса «Новости о похищении» является продолжением серии допросов, начатой с Хроника предсказанной смерти . Эссе Александра Хемона являются продолжением его романов и рассказов, или наоборот. Очерки Мэрилин Робинсон являются частью того же исследования значения религии, что и Gilead или Home . Достаточно просто получить приз за художественной литературы , как это называют французы, за «прекрасное письмо» в любой форме.
Самый последний роман Аминатты Форна — «Наемный человек», опубликованный издательством Bloomsbury, стоимостью 8,99 фунтов стерлингов. Щелкните здесь, чтобы заказать копию за 7,19 фунтов стерлингов
Энтони Бивор: «Кажется, мы испытываем потребность в подлинности даже в художественных произведениях»
Историк Энтони Бивор: «В быстро меняющемся мире мы хотим учиться и развлекаться одновременно. »Фотография: Мурдо Маклауд / The Guardian
Мы входим в постграмотный мир, где движущееся изображение — король.Слоган «основан на реальных событиях» теперь кажется жизненно важным при маркетинге фильмов. Как на телевидении, так и в кино увеличилась «фракция-ползучесть». И больше романов, чем когда-либо прежде, происходят в прошлом. Во многом это связано с тем, что сущность человеческой драмы — это моральная дилемма, элемент, которого сегодня в нашем непредвзятом обществе не хватает.
Сочетание исторических фактов и вымысла использовалось в различных формах с тех пор, как повествование началось с саг и эпических поэм. Но сегодняшний гибрид фракций имеет другое происхождение, и на него влияют другие мотивы.В быстро меняющемся мире есть более ориентированная на рынок попытка удовлетворить современное желание учиться и развлекаться одновременно. В любом случае мы, кажется, испытываем потребность в аутентичности даже в художественных произведениях.
Мне всегда нравились романы, действие которых происходит в прошлом. В детстве я начинал с рассказов Хорнблауэра и Конан Дойля о бригадном генерале Джерарде, потому что они вызывали волнение, а также побег в эту «другую страну». А совсем недавно меня захватила трилогия Хилари Мантел о Томасе Кромвеле.Но какими бы впечатляющими ни были ее исследования и сочинения, я чувствую глубокую тревогу. Какие части были чистым изобретением, какие предположения и какие были основаны на надежных источниках?
Мантел пишет: «Для романиста это отсутствие интимного материала является одновременно проблемой и возможностью … В отличие от историка, романист не действует задним числом. Она живет в сознании своих героев, для которых будущее пусто ». (На самом деле историк должен делать и то, и другое — сначала объяснять мир, каким он представлялся главным героям в то время, а затем анализировать задним числом.) Проблема возникает именно тогда, когда писатель навязывает свое сознание реальной исторической личности. Хелен Данмор (см. Ниже) сказала, что романисты попадают на «опасную территорию», когда выдумывают реальных людей. Она сказала, что «очень осторожно» вкладывала слова в уста персонажей из истории.
Реставраторы картин и керамики в своей работе соблюдают кодекс поведения, чтобы отличать подлинный и оригинальный материал от того, что они добавляют позже. Должны ли писатели поступать так же? Разве читателю не следует объяснять, что является фактом, а что изобретено? Но если романисты не хотят проводить это различие (скажем, курсивом или жирным шрифтом, чтобы отличить истинное от ложного), то почему бы не изменить названия немного, как в римском ключем, чтобы подчеркнуть, что их версия по крайней мере в шаге от реальности? Писательница Линда Грант утверждала, что это также дает писателю гораздо большую свободу изобретательства.Хранение настоящих имен сковывает писателя с богатым воображением, возможно, больше, чем он думает. В «Войне и мире » Толстого самые убедительные и интересные персонажи — это те, кого он придумал, а не исторические персонажи. Самые запоминающиеся персонажи мировой фантастики всегда исходили из воображения великого писателя.
Последняя книга Энтони Бивора — «Арденны 1944: последняя игра Гитлера», изданная Viking, 25 фунтов стерлингов. Щелкните здесь, чтобы заказать копию за 18,75 фунтов стерлингов
Алан Джонсон: «Я придерживался последовательности вымыслов, за которыми следовали факты, как если бы это была неписаная заповедь, переданная таким самодидактам, как я»
Алан Джонсон: «Я» м по-прежнему больше тянет к романам.Фотография: Джефф Пью / Rex
Как правило, я всегда читаю художественную литературу, потому что хочу, и документальную, потому что я чувствовал, что должен. Какое-то время я даже придерживался педантичной последовательности выдумок, за которыми следовали факты, как если бы это была неписаная заповедь, переданная таким самодидактам, как я.
Здесь также была определенная доля благочестия. Чтение должно быть связано с обучением. Удовольствие должно быть второстепенным. Я до сих пор помню самую первую научно-популярную книгу, которую я прочитал: The Blue Nile Алана Мурхеда.С тех пор я полюбил множество историй, мемуаров, биографий и книг о путешествиях. Однако при выборе следующей книги для чтения (и какой это замечательный момент) меня по-прежнему больше привлекают романы, чем достойные фолианты, которые, как я знаю, будут более поучительными.
Я знал нескольких человек, которые никогда не читали художественной литературы, но еще никого, кто никогда не читал ничего, кроме. Даже самый преданный киноман должен ценить случайный документальный фильм.
Для одержимых публикой я бы поместил True Grit Чарльза Портиса в их рождественский чулок, чтобы попытаться обратить их.Что касается моей любимой научно-популярной книги, то это должна быть Непорочная ошибка , изысканные воспоминания о детстве Пола Бейли. Я часто говорю публике на книжных фестивалях, что сам хочу писать художественную литературу, и циники в зале предлагают мне написать следующий манифест.
Второй том мемуаров Алана Джонсона «Пожалуйста, мистер почтальон» издается Corgi за 8,99 фунтов стерлингов. Щелкните здесь, чтобы заказать копию за 7,19 фунтов стерлингов
Мэтт Хейг: «Момент, когда мы слишком сильно доверяем одной фиксированной идее реальности, — это момент, когда мы ее теряем»
Мэтт Хейг: «Цель любого писателя — это поиск истины.’Фотография: Гэри Колтон / The Observer
Мне нравится думать, что я выступаю против обозначения жанра. Нет ничего более вероятного, чтобы остановить ваше творчество, чем думать о стенах между жанрами. Я понимаю, что продавцы книг и даже читатели должны знать, является ли книга детективным романом, литературным, коммерческим или романтическим, но для писателя такое мышление ограничивает.
Кроме того, рискуя выглядеть претенциозным учеником шестого, разделение на художественную и научную литературу по своей сути ложно в соответствии с теорией мультивселенной, поскольку вся художественная литература истинна в той или иной вселенной, поэтому, когда вы пишете роман, вы пишут реальность, принадлежащую кому-то другому.Но есть еще одна причина, по которой это разделение ложно, или, по крайней мере, почему оно порождает ложные идеи. И это потому, что вещи, отнесенные к категории документальной литературы, могут быть недостоверными, в то время как художественная литература может содержать больше правды. Цель любого писателя, даже писателя-фэнтези, — поиск истины.
Я писал документальную и художественную литературу. Я написал научно-фантастический роман, который был очень автобиографическим о моем переживании депрессии, а затем я написал научно-популярную книгу о депрессии. Они оба были об одной и той же истине, но под разными углами зрения, и я не смог бы написать документальную литературу, если бы сначала не художественная литература.Нам нужны оба жанра, иногда одновременно, потому что момент, когда мы слишком доверяем одной фиксированной идее реальности, — это момент, когда мы ее теряем.
Но как читатель, я должен признать, что сейчас читаю больше документальной, чем художественной, потому что вокруг так много хороших вещей, и потому что я пишу художественную литературу, и моему разуму нравится противовес.
Последняя книга Мэтта Хейга для взрослых «Причины остаться в живых», изданная Canongate, стоимостью 9,99 фунтов стерлингов. Щелкните здесь, чтобы заказать копию за 7 фунтов стерлингов.99
Хелен Данмор: «Художественная литература попадает под стражу. Он порождает сочувствие, меняет устоявшиеся мнения и способствует реформированию »
Хелен Данмор:« Некоторые романы меняют внутренний ландшафт читателя ».
Фотография: Мурдо Маклауд / The Guardian
Может показаться логичным, что документальная литература с ее строгой основой на самом деле, было бы более убедительным инструментом социальных изменений, чем художественная литература; но я считаю, что это не так. Когда Харриет Бичер-Стоу опубликовала «Хижина дяди Тома » в 1852 году, она сразу же стала бестселлером в США и Великобритании и помогла сломить самоуспокоенность белых людей по поводу рабства. Хижина дяди Тома подвергается серьезной критике, но, как и книга Марка Твена Гекльберри Финн , роман разрушает систему убеждений рабства, отрицая, что порабощенные представляют собой другой класс существ и могут быть оправданно использованы. Совсем недавно картина Тони Моррисона Beloved ярко раскрывает цену рабства, а Чинуа Ачебе драматизирует грубое вторжение западных миссионеров и колонистов в очень сложную и изощренную культуру игбо.Такие романы не только расширяют знания читателя: они меняют его внутренний ландшафт.
Мы чувствуем существа, и часто только наш отказ или неспособность сопереживать позволяет нам преследовать наши жестокости. Художественная литература попадает под стражу. Он порождает сочувствие, меняет устоявшиеся мнения и мораль, а также способствует реформе закона и социальной практики. Когда викторианцы читали Диккенса или Элизабет Гаскелл, они полюбили персонажей Мэри Бартон, Рут, Оливера Твист или Литтл Нелл и через них с полной силой воображения узнали цену индустриализации, жестокость работного дома или отчаяние человека. «Падшая» женщина.
Потогонная фабрика все еще с нами, равно как и рабство, отказ в правах женщинам и страдания тех, кого отбрасывают. Прочтите книгу Сунджива Сахоты Год беглецов и войдите в мир иммигрантов без документов. Прочтите книгу Эммы Хили «Элизабет пропала без вести » и живите в растворяющемся уме. Вы не выйдете из этих книг без изменений.
Новый роман Хелен Данмор «Разоблачение» будет опубликован Хатчинсоном в январе по цене 16,99 фунтов стерлингов. Щелкните здесь, чтобы заказать копию за 13 фунтов стерлингов.59
Адам Сисман: «Я любопытный, мне нравится исследовать жизни других… важно то, что они настоящие люди»
Адам Сисман: «Биография учит нас самой жизни, как и художественная литература». Фотография: Герайнт Льюис / Rex Shutterstock
Я думаю, что в целом верно, что большинство писателей большую часть времени пишут либо художественную, либо научную литературу, за исключением других; хотя легко придумать исключения из этого правила. Николас Шекспир, например, является писателем, которым восхищаются, но он также написал прекрасную биографию Брюса Чатвина.Прежде чем сосредоточиться на триллерах, Роберт Харрис написал несколько научно-популярных произведений, в том числе Selling Hitler , блестящую историю из «дневников Гитлера». И так далее.
Как писатель, я специализируюсь на биографии, которая, кажется, соответствует моим интересам и способностям. Будучи любопытным, я люблю исследовать жизни других, как детектив или, возможно, шпион. Мне нравится читать письма и дневники других людей и изучать их рукописи. То, что эти другие — настоящие люди, является важной частью процесса.Я могу представить себе биографию вымышленного персонажа, но это не та биография, которую мне хотелось бы писать.
Хотя я пишу документальную литературу, это не означает, что я не читаю художественную литературу: напротив, я читаю больше романов, чем книги любого другого типа. Моя последняя биография была написана писателем Джоном ле Карре; Если бы я не получил столько удовольствия от чтения его работ, я сомневаюсь, что мне понравилось бы писать его жизнь.
Я замечаю, что преданные читатели художественной литературы стремятся к новым книгам.Я, вероятно, необычен тем, что прочитал роман, написанный 100 лет назад, с такой же вероятностью, как и один из тех, которые вошли в шорт-лист Букера этого года. Мне лишь немного неловко признать, что роман, который я сейчас читаю, написан Марселем Прустом.
В любом случае я чувствую, что те читатели, которые ограничиваются художественной литературой, могут отказывать себе в удовольствиях, а также в наставлениях. Я бы сказал, что биография может быть столь же интересной и интересной, как и художественная литература. Тем, кто сомневается в истинности этого, я рекомендую что-нибудь Майкла Холройда, Ричарда Холмса или Селины Гастингс.
В лучшем случае биография учит нас самой жизни, как и художественная литература. «Я уважаю биографию, поскольку она дает нам то, что приближает нас к себе, что мы можем использовать», — сказал Джонсон Босуэллу во время их тура по Гебридским островам. Великий человек написал почти все типы книг, в том числе художественные и биографические произведения, поэтому он кое-что знал.
Джон ле Карре: биография Адама Сисмана опубликовано Bloomsbury, £ 25. Щелкните здесь, чтобы заказать копию за 17 фунтов стерлингов.50
Джейн Смайли: «Читатели хотят знать не только то, что произошло, но и то, как это выглядело, звучало, обоняло, чувствовалось, что это значило тогда и что означает сейчас»
Джейн Смайли: «Если автор не знает «Не логика, а читатель». Фотография: Дэвид Хартли / Рекс Shutterstock
Цель каждого автора каждого произведения — заставить читателя охотно прекратить недоверие. В каждом произведении приводятся логические аргументы и теория причинно-следственной связи по той простой причине, что слова, особенно слова в прозе, являются последовательными.И автор, и читатель знают, что, если автор не предлагает логики, читатель это сделает. Но логика событий и людей в том виде, в каком они существуют в мире, не самоочевидна, и рассказчики художественной литературы и рассказчики научной литературы имеют разные способы составления своих логических систем.
Документальная литература, история — это то, что известно или общепринято считать точным. Факты подобны археологическим находкам — они должны казаться нам материальными и реальными, следовательно, вероятными, правдоподобными, подтвержденными, но также новыми и разоблачительными.Обещание документальной литературы состоит в том, что она точна и, следовательно, как археологические раскопки, неполная — вот каменные стены, вот часть мозаики, вот два кубка. Моя теория касается того, что могут означать эти объекты, как они могут быть связаны с землетрясением, в отношении которого есть доказательства, но я не могу заходить слишком далеко в направлении полноты, иначе читатель, которому в противном случае понравился бы мой рассказ, перестанет быть готовым приостановить недоверие в его точности. Несомненно, что после того, как я умру, появятся более осязаемые доказательства, несколько пластин, несколько глиняных табличек, череп с шипом, вбитым в череп, и, таким образом, теории изменятся, и меня будут хвалить за то, что я придерживался фактов, поскольку они были тогда поняты.
Но история литературы показывает, что слушатели и читатели хотят знать не только то, что произошло, но и то, как это выглядело, звучало, нюхало, чувствовалось, а также что это значило тогда и что значит сейчас. Они хотят знать, но также и испытать, и поэтому они стремятся к полноте, и поэтому они охотно откладывают неверие в художественную литературу ( Одиссея , Книга Бытия, Waverley , Flashman ). Из этих источников они получают не только удовольствие, но и эмоциональное воспитание, упражнение воображения, расширение внутренней жизни.У писателя-беллетриста также есть теория, теория о том, что произошло, а также о том, похожи ли прошлое и настоящее, меняются ли люди или остаются прежними. Как и в случае с археологом, моя теория, если я писатель-фантаст, после моей смерти окажется бессильной, но удовольствие от моих историй может сохраняться ( Война и мир, ) или увеличиваться ( Частные воспоминания и признания оправданного грешника). ). Скорее всего, чтобы построить свое повествование, я провел много исследований, но, как и в случае с историками, я знаю, что еще не обнаруженные источники появятся.Проверка моей теории не будет заключаться в том, является ли мой рассказ фактическим. Будет ли мое представление о человеческой природе сохранять непосредственность.
Как читатель, я люблю как исторические, так и исторические романы. Что я получаю из книги Джеффри Паркера Global Crisis , так это понимание того, что действительно пошло не так для людей в 17 веке и что может пойти не так в нашем мире очень скоро. То, что я получаю из книги Элеонор Кэттон «Светила », — это сложная, напряженная формальная головоломка, сочетающаяся с ощущением, что я знаю, как люди в Новой Зеландии 1860-х годов переживают свой мир.Оба они интересны и ценны. Почему я должен отказаться?
Золотой век , последний том трилогии Джейн Смайли «Сто лет», издан Mantle, £ 18,99. Щелкните здесь, чтобы заказать копию за 14,99 фунтов стерлингов
Дэвид Кинастон: «После четырех десятилетий написания книг по истории я продолжаю чувствовать себя неполноценным по сравнению с теми, кто практикует откровенную литературу»
Дэвид Кинастон: «Когда фишки падают, ничто не сравнится с правильным романом.Фотография: REX Shutterstock
Художественная или документальная? Могу ответить только субъективно и автобиографически. С самого начала, читая современную историю в Оксфорде в начале 1970-х, я каким-то образом знал, что нахожусь в вагоне второго класса. Те, кто учили английский, были интереснее, гламурнее, в целом более «своеобразным». Спустя годы Мартин Эмис успокоился, ретроспективно пожелав, чтобы он сделал это наоборот, но в глубине души, после четырех десятилетий написания учебников по истории, я по-прежнему ощущаю чувство неполноценности по сравнению с теми, кто постоянно практикует литература.
Почему художественная литература (если не считать поэзии и драмы) лучше? Не только потому, что он по своей сути отражает более творческий процесс, но и потому, что в лучшем виде он способен проникнуть в головы людей с богатством, сложностью и глубиной, недоступными ни в одном другом жанре (письменном или ином). В свое время я прочитал много историй и биографий, но никогда не встречал никого, кто значил бы для меня так много, как Пьер или князь Андрей, Левин или Анна.
Конечно, на пьедестале стоит Толстой — несомненно, величайший романист.Диккенс не оправдывает ожиданий, поскольку не может или не хочет вникать в эти головы; Флобер слишком презирает своих персонажей; Джойс делает роковой неверный поворот после Dubliners . Но многие другие делают это — Остин, Элиот, Фонтейн, Форстер, Пруст, Гроссман, даже в мое время Пим и Пауэлл — и, чтобы не избежать неизбежного клише, неизмеримо обогащают наше осознание того, что мы люди, даже учат нас, как это делать. жить.
Но есть, что сказать мне, во всяком случае, с другой стороны.Это могут быть мои авторы с необитаемого острова — без сомнения — но именно научная литература, по крайней мере, так же решительно сформировала мой взгляд на мир, определенно когда я был молодым человеком. Книга Джорджа Оруэлла «Лев и единорог » дала мне неотразимое ощущение Британии 20-го века; Книга CLR Джеймса Beyond a Boundary , величайшая книга по крикету, расширила возможности истории; разрушительные воспоминания Надежды Мандельштам, вдовы поэта Осипа, с опозданием заставили меня осознать, что свобода в конечном итоге важнее равенства; Книга Е.П. Томпсона «Нищета теории », его жестокая, но упорная атака на французского философа Луи Альтюссера, научила меня достоинствам эмпиризма.Сейчас, когда мне за 60, я так же счастлив (как и многие мужчины моего возраста) обратиться к биографии или автобиографии — в данный момент Kid Gloves Адама Марс-Джонса — как и пытаюсь понять эпоху, через которую я прошел.
Даже в этом случае, когда количество фишек упало, ничто не сравнится с правильным романом. Три года назад я перечитывал книгу Энтони Троллопа The Warden , когда мне поставили диагноз «рак». В последующие тревожные дни и особенно ночи это помогло — и я был и остаюсь благодарным.
Modernity Britain Дэвида Кинастона издается Bloomsbury, £ 14,99. Щелкните здесь, чтобы заказать копию за 11,99 фунтов стерлингов
Кэролайн Сандерсон: «Документальная литература может сделать все, что может сделать художественная литература; и часто делает это лучше »
Кэролайн Сандерсон
« Итак, вы публикуемый писатель », — говорит человек на вечеринке. «Какие романы вы написали?»
Почему мы так часто думаем о художественной литературе как о выдающейся форме? Как предварительный просмотр научной литературы для Bookseller и автор пяти собственных научно-популярных книг, я часто задаюсь вопросом, почему художественная литература доминирует в наших разговорах о книгах.
Цифры, конечно, не подтверждают преобладание художественной литературы. Романы — это не то, что покупает большинство людей, и не на них зарабатывается больше всего денег. По данным BookScan, на рынке печатных книг стоимостью 1,24 миллиарда фунтов стерлингов в период с января по октябрь этого года почти 40% продаж приходилось на общую (то есть неакадемическую) документальную литературу по сравнению с 27% на художественную литературу для взрослых. И продажи документальной литературы в твердом переплете тоже стремительно растут: на 8,3% по сравнению с 2014 годом.
Проблема в том, что сам термин «документальная литература» в высшей степени бесполезен; большой, мешковатый антимоник, скрывающий множество возможностей.Это маскирует тот факт, что научная литература может делать все, что может сделать художественная литература; и часто делает это лучше. Расскажите яркую, непослушную правдивую историю об обычных, противоречивых людях, таких как «» Александры Фуллер «Уход до наступления дождя ». Откройте для себя далекие миры, которые едва ли кажутся из 21 века, например, Колина Туброна «На гору в Тибете» . Помогите нам почувствовать плотное присутствие времени, когда наши предки жили и дышали, как это делает Юваль Ной Харари в Sapiens .
Лучшая документальная литература превосходит художественную, поскольку сочетает в себе очарование реальной истории с пересказом реалий, которые нам лучше знать.Для сравнения, художественная литература — это всего лишь выдумка.
Книга Кэролайн Сандерсон Someone Like Adele опубликована Omnibus, £ 12,95
Керри Хадсон: «Да, это« выдумка », но это также самая правдивая вещь, которую я должен вам сказать»
Керри Хадсон: «Я по-прежнему нужна абсолютная правда ». Фотография: Ричард Сакер / The ObserverВ подростковом возрасте я покидал городские библиотеки по всей Великобритании с романами, сложенными по грудь и под подбородком. Я шел домой, лежал в постели с разбросанными вокруг меня книгами и наслаждался возможностью исчезнуть в разных мирах, проводя время с персонажами, которые в основном вели себя так, как я хотел и ожидал, и даже если они этого не сделали, страницы можно было закрыть, книгу бросить.За этой кроватью находилось муниципальное поместье, дом на колесах или отель типа «постель и завтрак», в котором мы жили, обычно в суровом районе со всеми мрачными условиями жизни на обочине. Художественная литература была моим островом фантазий, и я избегал научной литературы — реальности было то, чего у меня было в избытке, большое вам спасибо.
Но реальность кусается и держится крепко, и, как писатель, мне казалось естественным писать художественную литературу, но мне все еще нужна абсолютная правда, что-то «реальное», с чего начать. Я буду растягивать и искажать эту реальность, фильтровать ее через различные вымышленные дым и зеркала, расширять и сжимать ее значение, но в центре каждой книги есть зерно «это действительно произошло».Все построено вокруг этого, и я надеюсь, что мои читатели почувствуют эту честность. Да, это «выдумка», но это также самая правдивая вещь, которую я могу вам сказать.
Я наконец открыл для себя научную литературу, когда мне было 20 лет, и я был далек от той жизни, которую вел. Я прочитала [мемуары раба] Интересное повествование о жизни Олауда Эквиано , Примо Леви Если это мужчина и Дженис Галлоуэй Это не обо мне и поняла, что пора покинуть мой остров и начать исследовать новые миры.Я наконец понял, что в основе большинства повествований, вымыслов или фактов есть человеческая сложность, и мы, читатели, пытаемся понять наши собственные истории через рассказы других. А потом написал свой.
Последний роман Керри Хадсона «Жажда» издается издательством Vintage за 8,99 фунтов стерлингов. Щелкните здесь, чтобы заказать копию за 6,99 фунтов стерлингов
Важность того, чтобы поделиться своей историей | Коммуникативные навыки
Интернет научил нас чему-то одному: у каждого есть своя история, и мы любим ею делиться.Но рассказывание историй всегда было большой частью общества и отношений. Люди из числа коренных народов используют истории, насчитывающие десятки тысяч лет, чтобы передать историю и культуру от одного поколения к другому.
В ReachOut мы используем истории, чтобы рассказывать о реальных проблемах и реальной жизни. (Обязательно ознакомьтесь с историями Джордана и Дэвида).
Мы верим в то, что у молодых людей есть возможность поделиться своими историями, что может помочь объединить людей. В том, чтобы поделиться своей историей, есть много положительных моментов, и, в зависимости от того, что у вас хорошо получается, есть много разных способов сделать это.
Почему важна ваша история
Вы когда-нибудь слушали, как кто-то говорит о своей жизни, и думали: «О, кто-то другой тоже прошел через это? Я думал, это только я! » Обнаружение сходства с другими людьми помогает нам жить счастливой и здоровой жизнью. Ваша жизнь может казаться вам обыкновенной, но кому-то она может показаться необычной. Каждая рассказанная история — это шанс заставить кого-то почувствовать себя менее одиноким.
Здесь Бьянка рассказывает о ценностях, которые она надеется стать образцом для подражания для молодых женщин по всей Австралии.
Как поделиться своей историей
Есть масса способов поделиться своей историей. Самое главное, чтобы вы чувствовали себя в безопасности и комфортно, независимо от того, как вы решите это делать. Если вы нервничаете, постарайтесь заранее подумать о том, что вы хотите сказать, или составьте черновик, прежде чем нажимать кнопку «опубликовать». Если вы чувствуете необходимость избавиться от личных вещей, найдите кого-нибудь, кому вы доверяете, чтобы поделиться ими, и уделите себе столько времени, сколько вам нужно.
Вот несколько советов и приемов, которые помогут вам начать работу:
- Поймите, что делиться своей историей — это страшное занятие, независимо от того, разговариваете ли вы с одним человеком или сотней.Осознание этого поможет вам справиться со своими нервами и использовать эту энергию положительным образом.
- Практика, практика, практика! Как и в большинстве случаев в жизни, практика все упрощает. Знайте, что вы хотите сказать и как вы хотите это сказать, и у вас будет хорошая возможность добиться успеха.
- Используйте свои эмоции во благо. Отправьте людей в путешествие, чтобы они могли чувствовать и понимать вещи с вашей точки зрения.
- Если вы хотите, чтобы человек / люди, с которыми вы делитесь чем-то, что-то делали, не забудьте прояснить это.Если вы прямо попросите то, что хотите, у вас больше шансов получить это.
Где поделиться своей историей
Нет правильного способа рассказать свою историю — она принадлежит вам, поэтому делитесь ею так, как вам удобнее. Возможно, вам будет лучше всего заниматься этим, сидя со своим лучшим другом, мамой или папой или родственником, на которого вы равняетесь. Может быть, вы предпочитаете изложить его в письменном виде и опубликовать в Интернете или записать в подкаст.
ReachOut предлагает несколько способов помочь вам начать разговор.Вы можете зарегистрироваться в качестве волонтера и поделиться своим опытом в наших видеороликах или в средствах массовой информации, или вы можете перейти на один из наших форумов и поделиться им анонимно.