Владим Владимыч, «должник вселенной» — Двина 29
Арина Родионова
Пока выкипячивают, рифмами пиликая,
Из любвей и соловьёв какое-то варево,
Улица корчится безъязыкая –
Ей нечем кричать и разговаривать.
Я и вышла на улицы Новодвинска в преддверии дня рождения поэта, которому 19 июля исполнился бы 121 год. Не юбилей, не круглая дата, но чем не повод поговорить о громадной и, безусловно, культовой фигуре отечественной литературы? Решила задать горожанам несколько вопросов о Владимире Маяковском. Сразу оговорюсь: респондентами стали совершенно случайные люди, профессия, социальный статус и образование которых мне неизвестны. Вопросы были следующие:
Какие стихотворения Владимира Маяковского вы знаете?
Какие факты его биографии вам известны?
Какая первая ассоциация возникает у вас при упоминании о поэте?
Ольга, 40 лет:
– Маяковского? Стихи о паспорте.
Ой, а про биографию… Связь у него была любовная с Лилей Брик. С чем ассоциируется? Наверное, с грубостью. Вообще, мне кажется, он – грубиян. Ну ещё с ритмом особенным.
Илья, 16 лет:
– Хааа… Не, я не знаю. Ну там… Про облако в штанах. Что ещё?… Ну, лошадь ещё. Биографии не знаю, а ассоциация… Брутальный мужик!! И рифмы у него такие… ну, нестандартные.
Галина Григорьевна, 60 лет:
– Стихотворения Маяковского? «Нате!», «Стихи о советском паспорте». Фактов биографии не помню. Когда-то в школе изучали. Давно это было.
А первая ассоциация… грубость. Вообще, он мне не нравится.
Сергей, 39 лет:
– Э-э.. «Я достаю из широких штанин…» Ну да, о паспорте. Какие ассоциации вызывает… Он – советский поэт. Очень идеологический.
Нина, 69 лет:
– Ой, нет. Из биографии ничего не помню! А вот помню, что есть поэма «Хорошо!» Что ещё о нём? Трибун! Ассоциации… Даже не знаю… А! Плакаты РОСТА!
Пройдя метров десять, оборачивается:
– Вспомнила! Ещё детское «Что такое хорошо и что такое плохо».
Наталья, 31 год:
– Ооо… Ну стихи о советском паспорте, конечно. Ещё помню что-то про Адама и Еву. Что знаю из биографии? Знаю, что была безответная любовь, что стал самоубийцей… отчасти, наверное, и поэтому. Ещё знаю, что сохранилась его посмертная маска. А первое, что приходит в голову, когда о нём слышу: «Рябчиков жуй!» Ха-ха.
Александр, 39 лет:
– Стихи? Детские знаю: «Что такое хорошо и что такое плохо». А о нём знаю, что очень сильный мужчина был, пианино над головой поднимал!
Люба, 33 года, Наталья, 39 лет:
– Что знаем… Стихи о советском паспорте. А из его жизни – большая любовь к Лиле Брик. И вообще, он очень большой мужчина! А первое, что представляется, – это стихи… лесенкой.
Катерина, 31 год:
– «Облако в штанах». Некрасивая смерть. «Светить всегда, светить везде… светить – и никаких гвоздей!»
Людмила Сергеевна, 62 года:
– Неожиданный такой вопрос… Ну первое, что приходит: «Читайте, завидуйте, я – гражданин Советского Союза!» Не знаю, что про его биографию сказать… Трибун революции! Да и какие ассоциации!… Маяковский – это Маяковский.
И ведь не поспоришь! Случился, к слову, ещё один занятный диалог. Останавливаю мужчину, что-то тщательно изучающего в своём телефоне, и сходу огорошиваю вопросом:
– Какие стихотворения Маяковского вам известны?!
Ничтоже сумняшеся, молниеносно выдаёт:
– «Дядя Стёпа»!
– Вообще-то это Михалков, – отвечаю.
– Мда? – удивляется и тут же нараспев декламирует: – Ну тогда «Москва, спалённая пожаром, французу отдана…».
Настаиваю на Лермонтове… И чувствую, что оба начинаем погогатывать.
– Ну… что поделать! – всплёскивает руками. – А я вообще-то спешу.
Итак, подведём итог. Наиболее известны нашим горожанам оказались «Стихи о советском паспорте», нашлись и осведомлённые об его отношениях с Лилей Юрьевной Брик, и некоторые даже знают о необычности его стихов, о его большом росте, самоубийстве и революции.
А между тем Владимир Маяковский – поэт, драматург, киносценарист, кинорежиссёр, киноактёр, художник, редактор журналов ЛЕФ («Левый фронт» и «Новый ЛЕФ»).
Список можно продолжать.
Мы хотели рассказать о Маяковском в сегодняшнем номере. Но вышло длинно, несмотря на то что очень коротко. Факты биографии не создадут нам живого человека. Тем более такого, каким был Владимир Владимирович… Гения, ранимого, любящего, тонкого и одинокого. Чтобы познакомиться с ним, надо окунаться в его стихи, разглядывать рисунки, читать воспоминания друзей и недругов.
Один человек как-то сказал мне, что если бы ему заказали памятник Маяковскому, то он бы сделал большое гранитное сердце. А я думаю: может, собраться где-нибудь в аллее или городском парке и просто почитать его стихи? Вслух, чтобы каждый прохожий смог приобщиться.
|
Описание: Иллюстрация на обложке О. Верейского. Содержание:
Информация об издании предоставлена: Ank | ||||
| |||||
4
Подвели… (рассказ, иллюстрации Ю. Ракутина), стр. 45
50
95-97
Л. Гальдяева), стр. 110
Ситуация в Украине: судьи МУС выдали ордера на арест Владимира Владимировича Путина и Марии Алексеевны Львовой-Беловой
Ситуация в Украине: судьи МУС выдали ордера на арест Владимира Владимировича Путина и Марии Алексеевны Львовой-Беловой
Пресс-релиз: 17 марта 2023 г.
Изображение
Сегодня, 17 марта 2023 г., Палата предварительного производства II Международного уголовного суда («МУС» или «Суд») выдала ордера на арест двух лиц в контексте ситуации в Украине: г-на Владимира Владимировича Путина и г-жи Марии Алексеевна Львова-Белова.
Владимир Владимирович Путин, 7 октября 1952 года рождения, Президент Российской Федерации, предположительно несет ответственность за военное преступление незаконной депортации населения (детей) и незаконного перемещения населения (детей) из оккупированных территорий Украины в Российской Федерации (в соответствии со статьями 8(2)(а)(vii) и 8(2)(b)(viii) Римского статута). Преступления якобы были совершены на оккупированной территории Украины как минимум с 24 февраля 2022 года. Имеются разумные основания полагать, что г-н Путин несет индивидуальную уголовную ответственность за вышеуказанные преступления, (i) за совершение деяний непосредственно, совместно с другими лицами и/или через других (статья 25(3)(а) Римского статута), и (ii) за его неспособность осуществлять должный контроль над гражданскими и военными подчиненными, которые совершили действия или допустили их совершение и которые находились под его фактическим власть и контроль в соответствии с высшей ответственностью (статья 28(b) Римского статута).
Г-жа Мария Алексеевна Львова-Белова, 25 октября 1984 г.р., Уполномоченный по правам ребенка при Администрации Президента Российской Федерации, предположительно несет ответственность за военное преступление незаконной депортации населения (детей) и незаконное перемещение населения (детей) из оккупированных территорий Украины в Российскую Федерацию (согласно статьям 8(2)(а)(vii) и 8(2)(b)(viii) Римского статута). Преступления предположительно были совершены на оккупированной территории Украины как минимум с 24 февраля 2022 года. Имеются разумные основания полагать, что г-жа Львова-Белова несет индивидуальную уголовную ответственность за указанные преступления, за совершение деяний непосредственно, совместно с другими лицами и/или через другие (статья 25(3)(a) Римского статута).
Палата предварительного производства II сочла на основании заявлений обвинения от 22 февраля 2023 года, что имеются разумные основания полагать, что каждый подозреваемый несет ответственность за военное преступление незаконной депортации населения и незаконного перемещения населения с оккупированных территорий Украины в Российскую Федерацию, в ущерб украинским детям.
Палата сочла, что ордера являются секретными для защиты потерпевших и свидетелей, а также для обеспечения безопасности расследования. Тем не менее, помня о том, что поведение, рассматриваемое в настоящей ситуации, предположительно продолжается, и что информирование общественности об ордерах может способствовать предотвращению дальнейшего совершения преступлений, Палата сочла, что в интересах правосудия уполномочить Секретариат публично раскрывать наличие ордеров, имена подозреваемых, преступления, в отношении которых выданы ордера, и способы ответственности, установленные Палатой.
Вышеупомянутые ордера на арест были выданы на основании заявлений, поданных прокуратурой 22 февраля 2023 года.
Image
Видеообращение президента МУС судьи Петра Хофманского:
YouTube (для просмотра)
Видео (MPEG-4) для скачивания
За дополнительной информацией, пожалуйста, обращайтесь к Фади Эль Абдаллаху, пресс-секретарю и главе отдела по связям с общественностью Международного уголовного суда , по телефону: +31 (0)70 515-9152 или +31 (0)6 46448938 или по электронной почте: [email protected]
Вы также можете следить за деятельностью Суда в Twitter, Facebook, Tumblr, YouTube, Instagram и Flickr
.
Владимир | Книга Джулии Мэй Джонас | Official Publisher Page
Глава I I.
Хотя я видел и слышал, как Владимир говорил во время мастер-класса, обеда для кандидатов и ретрита преподавателей, у меня не было возможности сказать ему больше, чем несколько слов, пока не осенний семестр. Когда я впервые встретил его весной, после того как он был принят на работу в качестве штатного младшего профессора, я опаздывал и рано уходил со всех факультетских мероприятий, чтобы не разговаривать с кем-либо из моих коллег. Даже сидеть в трех стульях от Флоренс было почти невыносимо для меня — молнии гнева метались из моего влагалища в мои конечности. Я всегда чувствовала источник гнева в своей вагине и удивляюсь, что об этом больше не упоминается в литературе.
Ранним сентябрьским вечером, в первую неделю семестра, он зашел ко мне домой, и тогда у нас состоялся наш первый настоящий разговор. Я наслаждался прохладным ветерком в гостиной нашего городского дома, пил минеральную воду — мое правило таково, что, если я один, я не пью алкоголь до 9 часов вечера.
(практическая тактика для снижения веса) — и чтение истории ведьм в Америке, когда он звонил в дверь. Поскольку обвинения были выдвинуты против моего мужа, я чувствовала себя неспособной читать художественную литературу. Обычно каждое лето я с энтузиазмом приступаю к чтению, чтобы найти по крайней мере один или два новых рассказа или отрывка из романа, чтобы прочитать их вместе с классом. Для них и для меня было важно всегда быть в курсе современного голоса. Однако этим летом мои глаза не могли сосредоточиться на словах. Выдуманные миры, вся выдуманность и воровство вымысла, все персонажи — они казались скудным и жалким подношением. Мне нужны были даты, факты, цифры и статистика. Оружие. Это наш мир и вот что в нем произошло. В первом классе моих обзорных курсов я привык читать раздел из Поэтика вслух. В нем Аристотель обсуждает разницу между историей и поэзией и почему поэзия, созданная и теоретическая, является высшим представлением человечества. В этом году я его пропустил.
В этом году я пропустил всю вступительную лекцию — обычно это был длинный список ссылок и цитат, которые я заранее готовил и репетировал — чтобы запугать и порадовать своих студентов. Вместо этого в этом году я попросил их рассказать о себе и своем опыте. Хотя я хотел бы сказать, что это решение было вызвано желанием узнать их поближе, этого не произошло. В своих заметках к уроку я написал: «Пусть говорят! (В любом случае их интересует только то, что они думают.)»
Я услышал, как к подъезду подъехала машина, а затем какое-то время прислушивался, как кто-то расхаживает по территории, раздумывая, к какой двери подойти. В нашем городе есть общий обычай входить через заднее крыльцо, которое, если дом не был полностью перестроен, открывается на кухню, с тех времен, когда помощь по дому была более распространена, а домашний труд был менее производительным. Демонстрация вкуса, выбора и мастерства.
Владимир, однако, будучи новичком, позвонил в подъезд в передней части дома, который выходил в холодный коридорчик, который мы использовали только как проход наверх.
Когда я отворил дверь, он стоял в свете фонаря на крыльце и тут же сунул свободную руку в карман, как будто поправляя прическу. Он казался смущенным. Я вспомнила, как мне было за тридцать, когда я была молодой матерью, встречалась с молодыми отцами, говорила о том, куда их сыновья или дочери ходят в начальную школу, или собираются ли они попробовать себя в карате, и как я была взволнована, видя, как они поправляли свои волосы или одежда подсознательно: нервный намек на силу притяжения, которой я обладал в то время.
В другой руке он держал бутылку красного вина, а подмышкой засунул книгу. Когда я открыл дверь, он неловко поменял их местами, переместив вино под противоположную руку, так что оно лежало у него на боку, как покоящаяся скрипка. На нем был вязаный галстук с выгравированной полосой для галстука поверх клетчатой рубашки с закатанными рукавами, хорошо скроенные брюки и добротные кожаные ботинки на толстой белой подошве. Явно переселенец из города — ни один гетеросексуальный мужчина, проведший здесь много времени, не будет так выглядеть.
Даже мой муж, тщеславный любитель дорогих свитеров ирландской вязки, забыл о специфике и легкой иронии городского стиля. Мой муж носил то, что носил, потому что верил в это — он утратил чувство костюма и подачи, которыми естественно обладали хорошо одетые горожане. Это блуждающее ощущение того, что ты всегда на виду.
Владимир протянул тонкую книгу, зеленую, как мел, с надписями без засечек. «Я хотел сказать, что был по соседству, но меня не было — я пришел из колледжа — я хотел дать — мы с Джоном говорили ранее — я хотел привести его — и вас, , вас — это.
— А это, — сказал он, поднимая вино. «Я бы не сказал, что принести только мою книгу было достаточно, чтобы оправдать визит».
Я проигнорировала вино и притворилась матронным фандомом, который в эти дни я все чаще использовала со своими учениками и молодыми людьми вокруг меня. Моя Большая Мамочка Энергия, как говорится. незначительных обобщений Владимира Владинского, — прочитал я. «Ваша книга.
Я так взволнована, пожалуйста, заходите».
После недолгих переговоров с неуклюжей дверью из-за того, что его галстук зацепился, он последовал за мной в гостиную. Пока я вел его по коридору, я схватил пашмину, чтобы обернуть ее вокруг шеи. Я предпочитаю скрывать свою шею.
«На самом деле Джона нет дома, но могу я пригласить вас выпить со мной? Поскольку вас не было поблизости?
Он согласился, посмотрев на часы, жестом дав понять, что его время ограничено.
«Пойдем со мной на кухню. Можешь выпить вина, пива или мартини».
Я, естественно, занятой хост, и мне нравятся занятые хосты, хотя некоторые этого не делают. Когда кто-то входит в мой дом, я довольно долго не перестаю двигаться — прибираюсь, варю кофе, убираюсь. Моя мама никогда не сидела на месте, если только не читала, не печатала, не оплачивала счета или не спала, и я разделяю это качество. Когда я вхожу в чей-то дом, и они делают много работы по дому, и их внимание разделено, и они пакуют чемоданы или моют полы, пока я задерживаюсь, я чувствую себя явно непринужденно.
Мне всегда нравилось слоняться рядом, а хозяин, который уделяет мне слишком много внимания, заставляет меня нервничать.
Когда у меня была небольшая интрижка в городе, когда я была практически ассистентом диссертации, это было с очень медлительным молодым человеком, который установил сильный и продолжительный зрительный контакт. Он был в моей секции на семинаре «Женщины в литературе», и его взгляд на меня, когда он предлагал мысль о Вулф, Элиоте или Афре Бен, казался таким проницательным и дерзким, что я не знал, как это воспринять. Я сначала подумал, что это смешно, какая-то жеманность. По мере того, как он проводил все больше и больше времени в моем кабинете, я пристрастился к зрительному контакту и старался моргать как можно медленнее, когда мы разговаривали, чтобы у меня было ощущение, что я ухожу и возвращаюсь в эту теплую ванну его глаз. внимание. Когда мы, наконец, завершили наш флирт, я была опустошена, обнаружив (хотя я не должна была удивляться), что он не мог поддерживать это общение, занимаясь любовью, и стал таким же прищуренным и внутренним, как любой другой двадцатиоднолетний парень.
мальчик. (Чтобы вы не слишком испугались, мне было всего двадцать восемь.) Как только роман прекратился, я начал находить его зрительный контакт раздражающим, затем приводящим в бешенство и, наконец, просто коровьим и пресным. Мне пришлось пройти через все эти точки восприятия. Сейчас он «в деле», и я думаю, республиканец.
– Я имею в виду, мартини, почему бы и нет, – сказал Владимир, взволнованный перспективой.
«Я делаю их с водкой, чтобы вы знали. Это пригородные мартини. Грязный и мокрый, с большим количеством оливкового сока и вермута.
Он заверил меня, что это прекрасно, мило, как они ему нравятся. Я открыл нижний шкаф, чтобы встать на выступ и дотянуться до стаканов на верхней полке. Я невысокая женщина. Этот анатомический факт противоречит моей личности. Всю мою взрослую жизнь люди, когда узнают мой рост, удивляются, что я всего пять футов три дюйма ростом. Они думают, что я ростом по крайней мере пять футов шесть дюймов или даже семь дюймов. На фотографиях я часто удивляюсь, увидев, какая я маленькая по сравнению с мужем.
На мой взгляд, он и я одинаковы.
Я вытащил стаканы из шкафа. Мне казалось, что Владимир стоит очень близко ко мне, и на самом деле, когда я повернулась, чтобы передать ему очки, я чуть не положила их ему на грудь.
«Извините», — сказали мы оба.
— Джинкс, — сказал я.
Когда напитки были приготовлены, я вывел его в гостиную. Он сел на диванчик напротив меня и растянулся привлекательным мужским образом, скрестив одну ногу над другой, от щиколотки до колена. Он сказал мне, что у него дома есть маленький ребенок, три года (Филомена, но они назвали ее Фи), и что его жена (человек, очень увлекавший кафедру, которая будет вести для нас класс по написанию мемуаров, красивая женщина, которую я видел на факультетских мероприятиях, но с которой еще не разговаривал) плохо приспосабливался к переходу из города в деревню. Он спросил, где мой муж, и удивился, когда я сказала ему, что он выпивает с бывшим студентом.
«Студент?»
Я уточнил, что это был студент мужского пола, что его расслабило.
Мой муж, Джон, заведует кафедрой английского языка в небольшом колледже на севере штата Нью-Йорк, в котором обучается менее 2200 студентов. В начале весеннего семестра (январь прошлого года) в наш отдел была передана петиция с более чем тремя сотнями подписей о его отстранении. К петиции были приложены письменные показания семи женщин разного возраста, бывших студенток колледжа, которые в течение его двадцати восьми лет преподавания здесь вступали с ним в половую связь. Ни одного, заметьте, за последние пять лет, после того как отношения между учителем и учеником были явно запрещены. В какой-то момент мы бы назвали эти дела по обоюдному согласию, потому что они были и проводились с моим смутным пониманием того, что они происходят. Однако теперь молодые женщины, по-видимому, утратили всякую свободу действий в романтических запутанных отношениях. Теперь мой муж злоупотреблял своей властью, не говоря уже о том, что власть — это причина, по которой они желали его в первую очередь.
Каким бы ни было нынешнее состояние моего брака, я все еще не могу думать обо всем этом без того, чтобы моя кровь не кипела. Мой гнев направлен не столько на обвинения, сколько на отсутствие самоуважения у этих женщин — отсутствие уверенности в себе. Я хотел бы, чтобы они могли видеть себя не маленькими листьями, кружащимися на ветру мира, который им не принадлежит, а могущественными, сексуальными женщинами, заинтересованными в том, чтобы быть немного опасным, немного табу, немного весело. При общем, весьма нежелательном стремлении к популистской настойчивости в области морали в искусстве, я нахожу эту post hoc скромность оскорбительной, как женщина. Меня угнетает то, что они чувствуют себя настолько виноватыми из-за своих встреч с моим мужем, что решили, что он ими пользуется. Я хочу устроить им всем Slut Walk и дать им понять, что когда им грустно, это, вероятно, не из-за секса, который у них был, а скорее из-за того, что они проводят слишком много времени в Интернете, задаваясь вопросом, что люди думают о них.
Владимир Владинский, молодой, новый профессор, который, как я представлял, проложит себе путь до заведующего кафедрой в своей должности, если он получит должность (что он и сделает, учитывая его ловкость, его литературную репутацию, его молодость, его ясное амбиции), осмотрел свою гостиную. Я проследил за его глазами, когда они остановились на плакате Бунюэля размером с шатер Belle de Jour , купленном в рамках сбора средств на Кинофоруме, когда они ликвидировали свои плакаты, и серии репродукций в рамках из домов великих американских писателей. , составленный после приключения по пересеченной местности, которое мы предприняли, когда моей дочери Сидни было восемь лет, и мы составили карту поездки, посетив родные города известных американских романистов, от Хемингуэя до Фолкнера, О’Коннора, Моррисона, Райта, Кэтер и Дидион. в Лос-Анжелес. Слева от него на стене висели в переплетах и висели наши брошюры музея Достоевского, музея Толстого и музея Тургенева из нашей поездки в Россию.
На полке под журнальным столиком в высокой стопке лежали программы театра, которые мы видели за нашу ежегодную неделю в Нью-Йорке. Там была почти целая стена, посвященная изображениям Дон Кихота, и большая карта Испании, на которой его путешествие было отмечено булавками и подставками из кафе в этих городах. В углу комнаты стояла святыня нашего дальнего путешествия, коллекция, включавшая в себя подлинную шиитскую маску театра Но, несколько статуэток, купленных на рынке Ариария в Нигерии, норвежские резные подставки для книг, шведский старинный кофейник, ситар. из Индии и марокканский настенный панно.
«У вас потрясающий дом», — сказал он, беря программу дома Фриды Кало в Мексике и вертя ее в руках.
«Ну, это документ. О прошедшем времени и виденных вещах. Я осторожно поставил свой мартини на старинную подставку для пепельницы, которую мы использовали в качестве столика для напитков. «Иногда я смотрю на это как на хорошо прожитую жизнь. Иногда мне хочется сжечь все это дотла и стать минималистом».
Он покачал головой. «Но это лучший вид беспорядка — это похоже на музей — это не барахло из сетевых магазинов, пластиковые контейнеры, пульты дистанционного управления».
«Это более скрыто. У меня есть свои сумки, сумки, сумки. Но всегда ли хочется быть окруженным такой культурой? Есть что-то утомительное в том, что тебя постоянно бомбардируют всеми силами, — сказал я.
«Я не верю, что ты так думаешь. Если вы устали от этого, вы не сможете выжить в академии», — сказал он. К моему великому удовольствию, он спарринговал со мной.
«Ну, кто сказал, что у меня есть?» Я поднял брови и поджал губы, что, как я надеялся, выглядело как понимающий кивок Человеческой Комедии.
Он сделал большой глоток из своего стакана и пролил несколько капель на свои брюки чинос, прямо на кончик брюк, натянутых, как батут, между скрещенными ногами. — Я удивлен, что его выпустили.
Он посмотрел в окно, черное и отражающее ночь за ним. С того места, где мы оба сидели, мы могли видеть в отражении друг друга, но не самих себя.
Не стараясь, мы поймали взгляды друг друга. Каждый из нас улыбнулся, сомкнув губы, застенчиво. Он отвел глаза.
В последующие дни и ночи его образ в черном стекле окна преследовал и согревал меня. Его рука была вытянута на диванной подушке, скрещенная нога обнажала полоску носка, голова повернута через плечо, жест опущенных глаз, как у старомодной театральной актрисы, стыдливо смотрящей на букет.
Обычно я воздерживалась от откровенного обсуждения подробностей моего брака и иногда удивляюсь, почему я решила быть такой откровенной с Владимиром Владинским, писателем-экспериментатором и младшим профессором литературы в нашем маленьком колледже. Но я, конечно, сразу себе отвечаю. Я хотела быть с ним интимной, настолько глубоко интимной, что с этого момента я увидела его со скрещенными ногами в отражении окна. Для меня как будто открылся совершенно новый мир, а если не мир, то яма без дна — постоянное переживание волнующего бреда падения.
Итак, я все рассказал. Как у нас с мужем было молчаливое соглашение, что во время нашего брака мы будем настолько сексуально свободны, насколько захотим.
Не спрашивая, не рассказывая, в основном общались с помощью небрежных комментариев и кивков. Мы не обсуждали это, господи, кто хотел тратить время на обсуждение таких вещей? Стыдно, заурядно и действительно не в нашем стиле. Мне нравилась мысль о его мужественности, и мне нравилось то пространство, которое давали мне его дела. Я была профессором литературы, матерью Сидни и писательницей. Чего я хотела от мужа, который хотел моего внимания? Я хотел избежать, и я хотел, чтобы меня избегали. Что касается возраста женщин, я чувствовал себя слишком привязанным к своему собственному опыту, когда учился в колледже, чтобы возражать. Когда я учился в колледже, вожделение, которое я испытывал к своим профессорам, было непреодолимым. Не имело значения, были ли они мужчинами или женщинами, привлекательными или непривлекательными, умными или средними, я глубоко желал их. Я желал их, потому что думал, что они способны рассказать мне обо мне. Если бы в то время у меня была хоть капля наглости или хотя бы уверенности в себе, я уверен, что зашел бы в один из их офисов и бросился бы на них.
Я не. Но если бы кто-нибудь из них свистнул, я бы наверняка прибежал.
А мой муж был слаб. Он хотел быть желанным, он жил за счет этого, это были его солнечный свет, вода и кислород. И каждую осень прибывала новая, свежая группа молодых и пылких женщин, их кожа с каждым годом становилась все ярче и красивее, особенно по сравнению с нашей собственной, которая, казалось, тускнела и трескалась, чем дольше мы оставались в этом северном городке, холодном от холода. с октября по июнь.
Когда мне было двадцать или тридцать, у меня тоже были свои дела. Был один со студентом, о котором я упоминал (хотя он был единственным студентом — я обнаружил, что даже в возрасте двадцати восьми лет я стеснялся старения своего тела по сравнению с молодыми, упругими женщинами, которых молодой любовник был бы очень близко знаком), и там были люди из этого района — Томас, подрядчик, который ремонтировал нашу ванную наверху; Роберт, профессор факультета бизнеса; и Борис, художник, живший за несколько городов, который принял меня в своем большом переоборудованном сарае/студии (самой кинематографичной).
Ближе к тридцати годам я совершил ошибку, смешавшись с кем-то из моего отдела. Кончилось это плохо, со слезами и угрозами, телефонными звонками с отбоями и обидами. Моей дочери было девять лет, и она все больше осознавала окружающий ее мир. Это было сложно и утомительно. Я решил принять воздержание, вырваться из игры. Я бы сосредоточился на своей работе, своем доме, своем писательстве. Отвлечение моего коллеги, каким бы интригующим оно ни было, заставило меня чувствовать себя смешным и недостойным; отчаянный, слабый и цепкий. Я бы преследовал достоинство, элегантность, эрудицию. Я отказался от похоти и желания. Я написал несколько эссе о форме и структуре. Я опубликовал свой второй роман.
После того, как я рассказал все это Владу, он выглядел огорченным. Я думаю, он ожидал, что я буду возражать, что мой муж невиновен, что это своего рода кампания по опорочиванию его имени, чтобы избавить колледж от белых стариков и тому подобное. Он опустошил свой мартини за несколько минут.
Он сосал оливковую косточку, задавая мне вопросы. — Значит, вы знали, что у вашего мужа было несколько романов со студентами?
Я расширил глаза, чтобы они не закатывались. «Несколько дел. Какая глупая формулировка. Он трахал их, а они трахали его. Он трахнул их сияющую кожу, и их трусики промокли от его одобрения. Им это нравилось, и он ничего не мог с собой поделать».
Он вздрогнул. Пруд. «Не мог помочь. Я в это не верю. Я не верю, что можно просто упасть».
«Что, влюбился?» Я спросил. — Или в похоти?
«Оба. Всегда есть часть вас, которую вы отпускаете. Вы не обязаны этого делать, если не хотите».
Он покраснел и встревожился. Он напомнил мне какого-то проповедника из Новой Англии девятнадцатого века — трансценденталиста-унитария со строгими принципами. Он казался веганом. Мне нравится. Мне нравился его высокомерный гнев.
Я сложил руки на коленях. — Я чувствую, что расстроил тебя.
«Это не имеет значения». Он был похож на взволнованного подростка.
(Несправедливо!) «Вот почему вы никогда не должны восхищаться людьми. Они только разочаруют тебя».
— Вы все еще можете восхищаться моим мужем, не потворствуя тому, что он сделал, — сказал я. Хотя это не твое дело потворствовать, подумал я.
«Я бы хотел. Может быть, я смогу. Мне жаль. Я мало ел, прежде чем выпил это».
После этого мы сменили тему — мы поговорили о новом романе, написанном солидным писателем, о пьесе, которую мы оба видели в Нью-Йорке, и о том, было ли это феминистским пересказом классического произведения или патриархальным сводничеством. Я влил ему немного сыра и хлеба и немного воды. Говорили о различиях между второкурсниками и младшими классами (младшие тусклые, второкурсники увлеченные). Насколько я помню, я рассказал ему о благоприятных для детей мероприятиях в этом районе для его трехлетнего сына.
Мы расстались в кромешной тьме. Я еще раз дал ему понять, как сильно я с нетерпением жду возможности прочесть его книгу. Он казался небрежным, когда прощался и сказал мне, что ему «действительно» хотелось бы услышать, что мы оба думаем, особенно я.