Фотограф, открывший Америку – Газета Коммерсантъ № 190 (2559) от 18.10.2002
397 3 мин. …
выставка фото
В Национальной галерее искусства в Вашингтоне прошла выставка «Альфред Штиглиц: знакомый и незнакомый» (Alfred Stieglitz. Known and unknown). Как доказывает выставка, самый знаменитый американский фотограф из никому не знакомого стал всем знакомым, потому что умел правильно работать над собственным образом.
Альфред Штиглиц (Alfred Stieglitz, 1864-1946) — пионер американской арт-фотографии, художник, галерист. Учился в Берлине на инженера, но неожиданно увлекся фотографией. Возглавлял американское общество фотографов-любителей, издавал и редактировал журналы «American amateur photographer», «Camera notes», «Camera work», ставшие образцом иллюстрированных фотоизданий. В 1907 году создал галерею «291» (по номеру дома на Пятой авеню), где экспонировал рядом с фотографиями работы Пикассо, Матисса, Родена, Тулуз-Лотрека, Руссо.
Первое впечатление от выставки — академизм, продуманность мельчайших деталей. Залы со строгими белыми стенами и рядами фотографий, чинно прогуливающаяся публика, разговаривающая вполголоса. Кураторы выставки поработали на славу: в пяти залах по полочкам разложена вся творческая жизнь Альфреда Штиглица.
Первый зал — «история до истории», начало карьеры молодого Штиглица, очарованного Европой и модным направлением европейской фотографии — пикториализмом.

На «Конечной станции» Штиглиц расстался и с пикториализмом, и со Старым Светом. Во втором зале видишь уже совсем другого, американского Штиглица, пристально всматривающегося в новый город (серии работ Нью-Йорка, сделанных из окна галереи «291») и лица новых знакомых. Среди них его вторая жена и муза, знаменитая американская художница Джорджия О`Кифф. Ее изображения — и портреты возлюбленной, и воплощения женщины вообще. Глаза, лицо, руки, ноги, лобок — тело в разных ракурсах, в одежде и без.

Те же настроения — в четвертом зале, но здесь господствует природа. Снимки озера Джорджия (1926), этюды облаков серии «Аналогии» (Equivalent, 1923-1929). Наконец, пятый зал представляет признанного и забронзовевшего классика. Лучшее здесь — новые серии снимков Нью-Йорка (1927-1937). Часами, месяц за месяцем Штиглиц просиживает у окна и вновь и вновь фотографирует строящийся небоскреб, пытаясь уловить смену освещения, игру света и тени. Последние снимки — все более отточенные по технике, но и все более холодные. Так же холодно и отчужденно он снимал теперь и свою жену. Когда они встретились, ему было 53, ей — 30. Со временем из возлюбленной и товарища по ремеслу она превратилась в главного хранителя его гигантского архива и монопольного держателя его художественных акций.
Кураторы называют нынешнюю выставку наиболее полной, результатом многолетнего исследовательского проекта.

Переписка Джорджии О’Киф и Альфреда Стиглица
Александр Генис: Сегодняшний выпуск »Книжного обозрения» Марины Ефимовой примыкает к »Картинкам с выставки», ибо рассказывает о книге, из которой мы можем близко, даже интимно познакомиться с героями этой передачи.
»My Faraway One. Selected Letters of Georgia O’Keeffe and Alfred Stieglitz. Volume I, 1915-1933». Edited by Sarah Greenough.
»Мой далёкий. Избранная переписка Джоржии О’Киф и Альфреда Стиглица. Том I, 1915-1933». Под редакцией Сары Гриноф
Марина Ефимова: Вышел из печати первый том избранной переписки знаменитой художницы Джорджии О’Киф с еще более знаменитым фотографом Альфредом Стиглицем, который был сперва ее ментором, потом возлюбленным, потом мужем. В том, что сейчас их переписка опубликована, есть, как говорят американцы, good news и bad news.

Диктор: »Дорогая Джорджия, когда я уходил вчера из студии, уже стемнело. За окном было еще красивее, чем всегда: чёрные ущелья между домами, и сами дома — словно продырявленные светящимися окнами…»
Марина Ефимова: »Знаете, чем красива равнина? – отвечала она ему из Техаса, — Небом. Все перерывы в работе я провожу у окна: ем сэндвичи, пью кофе — наблюдая за небом».
Они оба были романтиками. Подруге О’Киф писала: »Письма Стиглица чудесны. Иногда он рассказывает о себе такие интимные вещи, что трудно читать»…
В основном, Стиглиц жаловался — на одиночество, на непонимание, на здоровье… словом, »бил на жалость»:
Диктор: »Я не помню такой ледяной зимы в Нью-Йорке. Я брожу по улицам… Идти мне некуда – ни студии, ни денег… Я чувствую себя, как Наполеон, отступающий из Москвы…»
Марина Ефимова: Альфред Стиглиц был давно и без приключений женат — на богатой женщине, которая оплачивала содержание его студии. »Этот брак, — жаловался он Джорджии, — делает меня безжизненным. Я совсем перестал работать». И он добился, наконец, того ответа, на который надеялся: »Сегодня ночью, — написала Джорджия, — выезжаю в Нью-Йорк. Мое сердце бежит впереди поезда». Через месяц после ее приезда Стиглиц ушел от жены.
Диктор: »10 дней на озере стали самыми главными в моей жизни — благодаря Джорджии. Таких, как она, больше нет. Ее разум и чувства такие ясные, спонтанные, естественно красивые… Жизнь брызжет из нее с каждым ударом пульса. Я снова начал работать, по-новому. Я сделал больше ста её фотографий: лицо, шея, рука, торс. Такая идея сидела у меня в голове много лет».
Марина Ефимова: После выставки этих фотографий в Нью-Йорке в 1921 году Джорджия стала знаменитой — не как художница, а как модель Альфреда Стиглица.
В 1924 году они поженились. В письмах Стиглица к Джорджии О’Киф в 20-х и в начале 30-х годов убавилось романтики и прибавилось эротики, но, к сожалению, довольно безвкусной и даже пошловатой. А в 1934 году у 70-летнего фотографа появилась новая ученица — 22-летняя красавица Дороти Норман. Она была несчастлива в браке, она была женственна, застенчива, образована и самостоятельна в своих вкусах. Стиглица она считала неотразимым. А для него она стала подарком »перед заходом солнца». Мэтр забыл о своем возрасте и о Джорджии. А та писала Аните Политцер – своей нью-йоркской подруге:
Диктор: »Ему нужна женщина… не я… И я уезжаю – от него и вообще – от необходимости иметь рядом мужчину. Не потому, что я этого хочу, но потому что не вижу другого пути. Слухи о нём убивают меня. Но во мне всегда была сила, не определенная.
Марина Ефимова: О’Киф поселилась в Нью-Мексико, жила там в богемной среде, ездила в свою любимую пустыню и, действительно, вернула себе силу – как Антей. Трудно сказать, что она пережила. Ее письма — сдержанны и не откровенны. Рецензент »Переписки» Соломон пишет о них:
Диктор: »Насколько Стиглиц выставлял свои раны напоказ, настолько Джорджия никогда не снимала с себя латы скрытности. Её письма нельзя назвать ни аналитическими, ни даже наблюдательными, но они напоминают нам, что замкнутый человек с плотно сжатыми губами тоже может быть привлекательным».
Марина Ефимова: 70-летний Стиглиц, окрыленный новой любовью, пишет Джорджии то покаянные, то оправдательные письма, довольно беспомощные:
Диктор: »Ты, хоть, понимаешь, что я оценил тебя как художницу! Другие не оценили. Я мог просто залюбить тебя до смерти — ты была к этому готова. Но я знал, что в тебе живет дар, больший, чем дар любовницы».
Марина Ефимова: Начался период их жизни, про который рецензент Соломон пишет: »Похоже, что эти двое чувствовали свою неразрывную связь только тогда, когда находились на расстоянии нескольких сот миль друг от друга». Между тем, ситуация менялась. Молоденькая ученица вскоре покинула старого фотографа, и он начал сдавать. А Джорджия О’Киф непрерывно работала, выполнила дорогостоящий заказ, купила поместье, принимала гостей, дружила с писателем Шервудом Андерсоном и, наконец, вернулась в Нью-Йорк триумфатором. Она писала подруге:
Диктор: »Вот и Стиглиц всегда боялся, что я не вернусь. Какая нелепость! Я не собиралась его бросать. Но он не верил и со всеми говорил об этом, хотя знал, что я ненавижу, когда он обсуждает с другими свои интимные чувства. Теперь ты спрашиваешь меня, почему я вернулась. Из-за него, конечно. Не для того же, чтобы смотреть на небоскребы».
Марина Ефимова: Это был намек: Стиглиц почти не выходил из квартиры и фотографировал из окна небоскребы. Джорджия стала жёсткой. Она вернулась на своих условиях: покрасила квартиру в белый цвет, украсила стены только своими картинами и дала консьержу указание не впускать в дом женщину по имени Дороти Норман. Стиглиц был слишком слаб, чтобы возражать. Он сердился, когда Джорджия командовала, но погружался в прострацию, когда она уезжала. Архитектор Брагдон писал: »Когда ни позвони, Стиглиц был всегда один и в унынии. Он хотел умереть».
Он умер в её отсутствие, и последнее, что он написал, было письмо к ней: »… Не волнуйся за меня. Целую». И на другой строчке: »Еще раз целую».
Ночь перед похоронами Стиглица Джорджия О’Киф провела, сдирая с его гроба безвкусный розовый атлас и заменяя его белым полотном. Эта странная и яркая деталь из книги Роксаны Робинсон »Жизнь Джорджии О’Киф», напомнила мне еще об одном недостатке »Переписки». В ней почти нет фотографий Стиглица и картин О’Киф. Книга выглядит бесцветной – как будто это переписка просто двух любовников, а не двух художников.
Альфред Штиглиц (1864–1946) и американская фотография | Эссе | The Metropolitan Museum of Art
Родившийся в Хобокене, штат Нью-Джерси, в 1864 году и получивший инженерное образование в Германии, Альфред Штиглиц вернулся в Нью-Йорк в 1890 году с намерением доказать, что фотография является средством художественного выражения, столь же способным к художественному выражению, как живопись или скульптура. . В качестве редактора Camera Notes , журнала Camera Club of New York — ассоциации энтузиастов фотолюбителей — Штиглиц поддержал свою веру в эстетический потенциал средства массовой информации и опубликовал работы фотографов, которые разделяли его убеждения. Когда рядовые члены Фотоклуба начали протестовать против его ограничительной редакционной политики, Штиглиц и несколько фотографов-единомышленников откололись от группы в 1919 году. 02, чтобы сформировать Photo-Secession, который выступал за упор на мастерство, связанное с фотографией. Большинство членов группы широко использовали сложные, трудоемкие методы, которые подчеркивали роль руки фотографа в создании фотоотпечатков, но Штиглиц предпочитал несколько иной подход в своей работе. Хотя он проявлял большую осторожность при изготовлении своих гравюр, часто делая платиновые гравюры — процесс, известный тем, что дает изображения с богатой, слегка разнообразной тональной гаммой, — он достиг желаемой связи с живописью благодаря композиционному выбору и использованию природных элементов, таких как дождь, снег. и пар (58.577.11) для объединения компонентов сцены в визуально приятное графическое целое.
Штиглиц редактировал роскошное издание ассоциации Camera Work с 1903 по 1917 год и организовывал выставки с помощью Эдварда Дж. Стайхена, который пожертвовал студийные помещения, которые в 1905 году стали Маленькими галереями Фото-Сецессиона, широко известными как «291». ” по адресу на Пятой авеню. Посредством этих предприятий Штиглиц поддерживал фотографов и других современных американских художников, а также информировал художников о последних событиях в европейском модернизме начала двадцатого века (с помощью частых репортажей Штайхена из Парижа), включая работы Огюста Родена, Пабло Пикассо, Константин Бранкузи и Франсис Пикабиа. Его знание этого нового вида искусства видно на фотографиях тех лет, таких как Третий класс (33.43.419), в котором расположение форм и тонов противоречит его знакомству с кубизмом, и Из черного окна — 291 (49.55.35), в котором интериоризация Штиглицем авангардного искусства сочетается с его собственный опыт извлечения эстетического смысла из городской атмосферы.
К 1917 году представление Штиглица о фотографии начало меняться. В то время как на рубеже веков лучшим методом доказательства легитимности фотографии как творческого средства, казалось, было присвоение внешнего вида рисунка, гравюры или акварели на готовых фотоотпечатках, к концу века такая практика стала казаться ошибочной. Первая мировая война. Прозрачность средств и уважение к материалам были основными постулатами современного искусства, смысл которого черпался из эфемерности современной жизни. Фотография, естественно, подходила для представления быстро меняющейся какофонии, которая все больше определяла современную жизнь, и попытка скрыть естественные сильные стороны среды, сильно манипулируя окончательным отпечатком, потеряла популярность у Штиглица и его соратников. Поддержка Стиглицем фотографии Пола Стрэнда и Чарльза Шилера кристаллизовала новый подход к медиа, и изменения также можно было увидеть на его собственных фотографиях. Его знаменитый портрет Джорджии О’Киф (1997.61.19) было одним из его главных занятий в период с 1917 по 1925 год, за это время он сделал несколько сотен фотографий художника (который стал его женой в 1924 году). Его отказ запечатлеть ее личность в едином образе соответствовал нескольким модернистским идеям: идее фрагментарного самоощущения, вызванного быстрым темпом современной жизни; идея о том, что личность, как и внешний мир, постоянно меняется и может быть прервана, но не остановлена вмешательством камеры; и, наконец, осознание того, что истина в современном мире относительна и что фотографии являются в такой же мере выражением чувств фотографа к предмету, как и отражением изображаемого предмета.
Серия фотографий облаков Стиглица, которую он назвал Equivalent s (49.55.29), выполненные в том же духе, прекрасно воплощают эту последнюю идею. Картины облаков были нетронутыми портретами неба, которые функционировали как аналоги эмоционального переживания Штиглица в тот момент, когда он щелкал затвором.
В последние десятилетия своей жизни Штиглиц посвятил свое время главным образом управлению своей галереей (Anderson Galleries, 1921–25; The Intimate Gallery, 1925–29; An American Place, 1929–46), и он делал фотографии все меньше и меньше. часто по мере того, как его здоровье и энергия снижались. Когда он фотографировал, то часто делал это из окна своей галереи. Эти последние фотографии, такие как From My Window at the Shelton, North (1987.1100.11) были впечатляющими достижениями, которые одновременно синтезировали различные этапы его фотографического развития и укрепили его положение как наиболее значимой фигуры в американской фотографии. Эти картины, виртуозные композиции, подчеркивающие геометрические формы города, увиденного с верхнего этажа современного небоскреба, также изысканно сконструированы, напечатаны и серийны, что еще раз подчеркивает фрагментарность современной жизни. Наконец, эта последняя серия его карьеры имплицитно описывала его собственное бегство от шума и суеты нью-йоркской жизни и олицетворяла противоречие между репрезентативностью фотографии и ее выразительным потенциалом, что делало их подходящими кодами в творчестве одного из величайших защитников фотографии. .
Цитата
Хостетлер, Лиза. «Альфред Штиглиц (1864–1946) и американская фотография». В Хайльбрунн Хронология истории искусств . Нью-Йорк: Метрополитен-музей, 2000–. http://www.metmuseum.org/toah/hd/stgp/hd_stgp.htm (октябрь 2004 г.)
Дополнительное чтение
Гриноу, Сара и Хуан Гамильтон. Альфред Штиглиц: фотографии и сочинения . Каталог выставки. Вашингтон, округ Колумбия: Национальная художественная галерея, 19.83.
Гомер, Уильям Иннес. Альфред Штиглиц и фото-сецессион . Бостон: Литтл, Браун, 1983.
.Дополнительные эссе Лизы Хостетлер
- Хостетлер, Лиза.
«Фотография в Европе, 1945–60». (октябрь 2004 г.)
- Хостетлер, Лиза. «Новая документальная традиция в фотографии». (октябрь 2004 г.)
- Хостетлер, Лиза. «Группа f/64». (октябрь 2004 г.)
- Хостетлер, Лиза. «Фотография в послевоенной Америке, 1945-60». (октябрь 2004 г.)
- Хостетлер, Лиза. «Международный пикториализм». (октябрь 2004 г.)
- Хостетлер, Лиза. «Пикториализм в Америке». (октябрь 2004 г.)
- Хостетлер, Лиза.
«Структура фотографических метафор». (октябрь 2004 г.)
Стиглиц Обзор карьеры: Джорджия О’Киф, 19 лет18–1920
Марк Левич
Alfred Stieglitz, Georgia O’Keeffe , 1918, печать 1924/1937, серебряно-желатиновая печать, Национальная художественная галерея, Вашингтон, Коллекция Альфреда Штиглица, 1980.70.66
Набор ключей, номер 490
После вступления США в Первую мировую войну два великих проекта, которые занимали Альфреда Штиглица более десяти лет, — « Camera Work » и «Галерея 291» — подошли к концу. В следующем году 54-летний фотограф и художница Джорджия О’Киф, которая была моложе его на 23 года, стали любовниками, вызвав беспрецедентный в долгой карьере Штиглица творческий всплеск: с 19С 18 по 1920 год Штиглиц сделал более 140 фотографий О’Киффа, которые, в отличие от его более ранней аналитической работы, вызывали у него эмоции и личный смысл.
Штиглиц сделал свои первые портреты О’Киф в возрасте 291 года в 1917 году, незадолго до закрытия галереи. Как и другие его 291 портрет художников, Штиглиц поставил О’Киф перед ее искусством; на одном ее голова обрамлена ореолом круглой формы на ее рисунке (ключевой набор № 457). Он продолжал позировать О’Киф перед ее рисунками в 19 лет.18, но по мере того, как их близость росла, он начал соединять ее искусство и ее тело, предполагая, что они были одним целым (ключевой набор номер 490).
Alfred Stieglitz, Georgia O’Keeffe , 1918, палладиевая печать с ртутью, Национальная художественная галерея, Вашингтон, Коллекция Альфреда Штиглица, 1980.70.27
Набор ключей, номер 501
Альфред Стиглиц, Джорджия О’Киф-Хэнд , 1918, платиновый принт, Национальная художественная галерея, Вашингтон, Коллекция Альфреда Стиглица, 1980.70.45
Номер набора ключей 531
Поскольку О’Киф быстро привыкла к его пристальным взглядам, Штиглиц сосредоточился на ней не как на художнице, а как на любовнице. На нескольких фотографиях, одетая в свободное или открытое кимоно, она смотрит прямо и с тоской в камеру (Key Set № 501). Другие фотографии уделяют внимание отдельным частям ее тела, включая туловище, ноги, ступни и руки. Эти независимые исследования выражают страсть Стиглица, а также его веру в то, что различные части тела выражали индивидуальность О’Киф (ключевой набор № 514). В частности, многочисленные портреты ее рук, в том числе очень крупные планы, вызывают интимное осязание (ключевой набор № 531).
Стиглиц задумал свои портреты О’Киф как единое произведение — составной портрет. Каждая фотография стоит сама по себе, раскрывая определенное врожденное качество в данный момент. Но поскольку перемены постоянны, только серия фотографий может пробудить все существо субъекта с течением времени. Чтобы подчеркнуть составной характер своего проекта, в 1921 году Штиглиц выставил более сорока фотографий О’Киф, многие из которых были сгруппированы по частям тела, под названием «Демонстрация портретной живописи».