Лучшие образы Сьюзен Зонтаг: фото
T
КУЛЬТУРА • ИКОНА СТИЛЯ
Текст: Елена Нагаева
Одна из самых свободомыслящих фигур своего поколения — Сьюзен Зонтаг до сих пор восхищает далеко не только феминистское сообщество. И внешность тут ни при чем.
ысокий рост, низкое давление, склонность к анемии, плохо переносит алкоголь, много курит, нуждается в долгом сне, астма, мигрени, острая потребность в протеине и чистом сахаре, крепкий желудок, быстро устает на ногах, любит лежать, кусает ногти и скрипит зубами, мерзлячка, любит рассматривать физическое уродство», — так Сьюзен Зонтаг описала себя в 1964 году. Мир знает ее как разностороннюю личность, которая за 71 год жизни успела примерить на себя роли домохозяйки, феминистки, публициста, спикера, романиста, искусствоведа, киносценариста, актрисы и музы. В первую очередь Сьюзен Зонтаг писала, писала много, с детства и на самые разные темы — от фотографии и художественного авангарда до восприятия обществом болезней как наказания за порочный образ жизни.
Сьюзен Зонтаг сложно назвать полноправной иконой стиля. Строго говоря, внешний вид — последнее, о чем вспоминают, говоря о ней. Одежда не являлась для Сьюзен ни первичным способом самовыражения, ни методом привлечения внимания — скорее продолжением натуры и деятельности. В молодости довольно обычный, с годами ее облик начал обретать самобытность.
Ни следа косметики на лице. Любимые предметы одежды — водолазки и рубашки.
Замкнутый ребенок, общению со сверстниками предпочитающий книги и твердо уверенный в том, что получит Нобелевскую премию, Сьюзен, кажется, стала прототипом Дарьи из одноименного мультсериала.
«Я ненавидела быть ребенком. Я не могла делать то, что мне хотелось», — так Сьюзен описывала свое детство. Наверное, поэтому, поступив в Университет Беркли (в 15 лет) и почувствовав вкус к жизни, она тут же влюбилась, вступила в брак
(в 17 лет) и через два года родила сына. Тем самым опровергла однажды сказанные отчимом слова: «Если будешь много читать, никогда не выйдешь замуж». Типичный побег из-под родительского контроля обернулся столь же типичным кризисом и еще одним побегом, но уже в Париж. В Париже — первый лесбийский опыт, первый опыт в качестве актрисы, первый роман. Неудачный. По возвращении — развод и статья «Заметки о кэмпе», принесшая известность. Сьюзен Зонтаг была не слишком хороша в художественной литературе, зато она тонко чувствовала жизнь, умела поймать явление и описать его еще до того, как оно станет мейнстримом.
Чем больше Сьюзен набиралась опыта, тем сильнее проявлялась ее харизма. Взросление ей шло. Она реализовывалась в разных сферах деятельности — литературе, журналистике, кино, философии, искусстве — и была медийной личностью, поэтому ее чаще называли «публичным интеллектуалом», нежели просто писательницей, сценаристом или критиком.
Такая характеристика — «интеллектуал» — очень четко считывалась во внешнем виде. Ни следа косметики на лице. Любимые предметы одежды — водолазки и рубашки. От ранних снимков Сьюзен веет легкостью и бесхитростностью — на них она запечатлена в юбках, узорчатых платьях, очках «кошачий глаз» и с длинными этническими ожерельями на шее. На более поздних фотографиях Зонтаг все чаще в черном, свитерах или кардиганах крупной вязки, брюках со стрелками, массивных сапогах или ботильонах — она не стремилась выглядеть изящно, не молодилась. Седая прядь в челке в свое время стала ее отличительной особенностью. В дневнике Сьюзен писала, что предпочитает компанию гомосексуалов. Только с ними она могла снять с себя собственный запрет на женственность, сформировавшийся в детстве под влиянием социума и элегантной, но отчужденной матери, на которую Зонтаг не хотела быть похожей. Статная Сьюзен Зонтаг воплощала разумную и действительно интеллектуальную красоту вне рамок сексуальности. Она была символом, и ее внешний вид всецело дополнял образ феминистской иконы и политической активистки.
Самопрезентация никогда не доставляла ей удовольствия.
Стиль Сьюзен Зонтаг — это история не столько про одежду, сколько про соприкосновение
с самим собой и умение тонко чувствовать жизнь, а не просто считывать стандарты:
«У вкуса нет ни системы, ни доказательств. Однако существует нечто вроде логики
вкуса: постоянная чувствительность, которая всегда лежит в основе, взращивая вкус. Чувствительность почти — но не абсолютно — невыразимая. Всякая чувствительность, которая может быть втиснута в жесткий шаблон системы или схвачена грубыми орудиями доказательства, перестает быть чувствительностью. Она затвердевает идеей…» (из «Заметок о кэмпе». — Прим. ред.)
Зонтаг восхищались, но ей это не приносило достаточного удовлетворения — она постоянно боролась с самой собой. Сьюзен далеко не сразу научилась ценить свою внешность — в молодости казалась себе непривлекательной и страдала от мучительных любовных отношений, в которых часто чувствовала себя нелюбимой и брошенной.
Подписывайтесь!//= $articleUrl; ?>
теги: ИКОНА СТИЛЯ
читайте также
Правила жизни Сьюзен Зонтаг
Писательница, литературный, художественный, театральный и кинокритик. Умерла 28 декабря 2004-го в возрасте 71 года.
Правила жизни
Теги:
правила жизни
писатели
писатель
Однажды я спросила мать моего отца (которая умерла, когда мне было лет семь), откуда она. Ответом было: «Из Европы».
Мое происхождение — это отправная точка, от которой сейчас уже очень далеко, и это расстояние меня радует. Все потому, что у меня было кочевое детство и не самая дружная семья. Мне не к чему возвращаться.
Первой книгой, которая меня впечатлила, была биография Марии Кюри, написанная ее дочерью Евой. Мне было лет 7-8, когда я ее прочла. Вообще читать я начала в возрасте 3 лет.
Я считаю Хемингуэя довольно посредственным.
Понимаю и признаю его влияние, но мне лично он не интересен.Я прочла огромное количество книг, и большинство из них — совершенно бездумно. Для меня чтение — как просмотр телевизора для других, что-то вроде фона.
Не знаю, насколько я интеллектуальна. У меня полно разных интересов, но еще я частенько хожу в CBGB (клуб в Нью-Йорке, колыбель панк-рока и нью-вейва) и делаю еще много других подобных вещей.
Мне повезло побывать замужем и обзавестись ребенком в молодости. Я сделала это тогда — и больше мне этого делать не нужно.
Меня всегда поражали люди, говорившие «Я влюбился, у меня закрутился роман». Далее длинное описание событий, после чего ты спрашиваешь: «И сколько это продлилось?» На что собеседник отвечает: «Неделю». Не помню такого, чтобы я влюблялась меньше чем на пару лет. Я была влюблена всего несколько раз в жизни, и каждая любовь была продолжительной — роман начинался, развивался, подходил к концу и завершался обычно (ну разумеется) какой-нибудь катастрофой. Каково это — влюбиться на неделю? Мне никогда не понять.
Рок-н-ролл изменил мою жизнь. Знаете, я думаю, рок-н-ролл стал причиной моего развода. Группа Bill Haley & His Comets и Чак Берри сподвигли меня подать на развод и уйти из академического мира.
Никогда не считала, что мой персональный вкус, мои удачи или неудачи могут служить примером для кого-то.
Моя жизнь — это столица, столица моего же воображения, которую я намерена покорить.
Вся суть мышления заключается в слове «но». Вещи вокруг нас сложны. «И», «но», «или» — без этих слов не обойтись. Иначе не избежать лоботомии.
Писать — все равно что создавать нечто осязаемое. Мне нравится метафора, к которой прибегали Платон и Аристотель, сравнивая писателя с плотником.
Я нахожу писательство делом асексуальным, и это один из его главных недостатков. Когда я пишу, я не ем или ем очень нерегулярно и скудно, пропускаю приемы пищи, стараюсь как можно меньше спать. У меня болит спина, болят пальцы, болит голова. И это подавляет всякое сексуальное желание.
Я не пишу ежедневно — я ежедневно читаю. И только потом, когда прочитано уже слишком много, тогда я пишу.
Самовыражение меня не интересует.
Мне интересно создавать что-то хорошее — то, что останется в веках.
Когда я пишу, я всегда стараюсь делать это так, чтобы финальное произведение не разочаровало и не вогнало в скуку того, кто умнее и талантливее меня.
Я сделала себя сама — так мне видится моя карьера. Я никогда не была чьим-то протеже, чьей-то любовницей, женой или дочерью. Нет, я не думаю, что принимать помощь — постыдно. Если есть кому вам помочь, здорово. Но мне нравится осознавать, что я справилась самостоятельно. Это меня возбуждает.
Я однозначно считаю себя феминисткой. Мне говорили, что я «феминистка от природы», что я такой родилась. На деле я не совсем понимала суть проблемы: мне казалось немыслимым, что кто-то может не решиться делать то, что хочет, просто потому, что женщинам это делать не положено.
Думаю, женщинам следует отождествлять себя с другими женщинами, которые достигли мастерства в своем деле, гордиться ими.
А еще не стоит критиковать женщин за то, что они недостаточно чувствительны и чувственны. Было бы здорово, если бы мужчины стали женственнее, а женщины мужественнее. Мне такой мир нравился бы гораздо больше.
Люди постоянно говорят: «Я не могу сделать это, мне уже 60, я слишком стар». Или: «Я не могу сделать то, мне всего 20, я слишком молод». Почему? Кто установил такие правила?
Противопоставление молодости старости и мужского женскому — это два ключевых стереотипа, которые держат нас в клетке. То, что ассоциируется с молодостью и мужественностью, рассматривают как норму. Все, что ей не соответствует, считают куда менее значимым или вовсе неполноценным. Старики испытывают невероятное чувство собственной неполноценности, они стыдятся своих лет.
ключевая фигура социокультурной литературы и легендарный фотокритик
В историю фотографии вписаны не только мастера, создававшие всем известные снимки, но и люди, казалось бы, из совершенно других сфер.
Яркий тому пример — американская писательница Сьюзен Зонтаг (Susan Sontag), оказавшая влияние на всю визуальную культуру ХХ века. Казалось бы, что общего у литераторов и фотографов? Конечно, они используют все тот же творческий «инструментарий» — воображение и способность увидеть то, чего не видят другие. Но в реальности не каждый писатель может похвастаться местом в пантеоне деятелей кино, театра и фотографии. Сьюзен Зонтаг — исключение.
Центральной формой самовыражения писательницы была художественная критика. Известнейший и влиятельнейший автор, она написала в середине 1960-х ряд ключевых для эпохи эссе, после публикации которых искусство перестало быть прежним. Ее книга «О фотографии», сборник статей разных лет, вышедший в 1977 году, считают фундаментальным теоретическим трудом по фотодокументалистике. Еще одна работа — «Против интерпретации» — стала манифестом против потребления, в том числе культурного. Как зрителю взаимодействовать с художественными произведениями в эпоху переизбытка контента? Как воспринимать и интерпретировать message автора и стоит ли это делать?
Зонтанг утверждала, что умение чувствовать — главное в отношениях между автором художественного произведения и зрителем.
Объяснение той же фотографии «одомашнивает» искусство, делает его ручным, но оно, как и сами люди, — какое угодно, но не одинаковое для всех. Ее точку зрения разделяли многие великие фотографы, писатели и кинодеятели — ее связывали тесные отношения с Энни Лейбовиц (они были близки и дружили до смерти Сьюзен от лейкемии), она была знакома с Энди Уорхолом и Иосифом Бродским, о котором написала еще одно легендарное эссе. Ее снимал в кино Вуди Аллен и она сама была автором нескольких сценариев к фильмам. Однако, в историю Зонтаг вошла, прежде всего, как художественный, социо-культурный и фотокритик.
Философия, этика и конфликты фотоискусства
Одна из самых известных работ автора — «О фотографии», сборник эссе, последовательно раскрывающих темы феномена документальной фотографии. Сьюзен подняла тему этики снимка, в особенности трагического. Обнажая проблему, фотография с ее правильной композицией и эстетикой странным образом уменьшает значимость человеческих горестей, превращая их в зрелище.
Она считала, что снимок, показывая страшные вещи, примиряет нас с ними, а об этом нельзя забывать. Иллюстрацией к постулату Сьюзен стало ее противостояние с Дианой Арбус — один из наиболее глубоких художественных конфликтов ХХ века, затронувший основы восприятия негатива и чужой боли.
Диана, работавшая в жанре странного и порой устрашающего макабра — маргинальное и деструктивное начало, столкнувшееся с чистым аналитическим взглядом писательницы. Зонтаг скорее не принимала снимки Арбус, нарушающие все каноны и протестующие против социальных табу. В то же время она признавала их важность. Автор беспощадно относилась к ханжеству и нарушениям человеческих прав, будь то табуирование людей с физическими недостатками, больных раком и СПИД, война во Вьетнаме или югославский конфликт, который она наблюдала своими глазами.
Именно Сьюзен впервые четко сформулировала тему общественной функции «человека с камерой». «Замораживая» время, фотограф сохраняет память — не только личную, семейную, но и коллективную, социальную.
Зонтаг даже называла снимки «коротким убийством», подчеркивая, что через него зритель становится участником сцены, попавшей в кадр. Однако, фотография — не только хладнокровная фиксация событий.
Снимок позволяет обрести собственную идентичность, понять себя и, что немаловажно, презентовать обществу. В книгах, известных всем профессиональным фотографам, Зонтаг поднимает темы поистине философские — возможно ли интерпретировать искусство до конца (по ее мнению — нет), всегда ли оно обладает содержанием и как важно разрабатывать язык чувственных образов для его описания.
Жизнь, рефлексия и выражение их через творчество
Публичный, открытый, интеллектуальный автор, Сьюзен Зонтаг была сторонницей непосредственного опыта. Противопоставляя его интерпретациям, она была человеком с открытым взглядом на экспериментальное искусство, которое, впрочем, нещадно критиковала. Ее всегда считали «белой вороной» — еще с детства, когда кроме книг, у Сьюзен Розенблатт (это ее настоящая фамилия) друзей не было.
Родилась Сьюзен 16.01.1933 года в семье нью-йоркских евреев. Поступила в университет Беркли в 15-летнем возрасте. Переведясь оттуда в Чикагский университет, Сьюзен окончила учебу в 1951 году и вышла замуж за Филипа Рифа. У них родился сын Дэвид — единственный ребенок писательницы.
Еще в университете девушка начала писать культурологические эссе, а впоследствии стала преподавать в университете. Получив степень магистра философии в Гарварде, она на время отказалась от академической карьеры и уехала в Париж из-за проблем сексизма. Во Франции Зонтаг активно писала, занималась кинематографом, изучала фотографию и зарождающийся язык нового бунтарского искусства. Вернувшись в Америку в 1958 году, она развелась с мужем и посвятила себя писательству и художественной критике.
На протяжении нескольких десятилетий, публикуя исследования выразительных средств обновляющейся культуры, Зонтаг поистине расставила ее основные вехи. Вульгарная эстетика как выразительный инструмент, болезни как метафора, авангардизм и этика крайности — она не боялась поднимать эти и другие неоднозначные темы.
Даже заболев раком, она не перестала работать до смерти в Нью-Йорке в 2004 году.
Энни Лейбовиц, снимавшая Сьюзен последние 15 лет ее жизни, выпустила в соавторстве с писательницей книгу «Женщины» (2000 год). Последняя работа Зонтаг — «Глядя на боль других» — продолжала темы, которые автор поднимала всю жизнь. Ее творческое наследие — новая эстетика, моральность и принятие фотографии как могущественной силы, способной влиять на судьбу нашего сложного общества.
Сьюзен Зонтаг и нечестивая практика биографии
Два тома дневников Сьюзан Зонтаг, отредактированных ее сыном Дэвидом Риффом, опубликованы, третий готовится к печати. В предисловии к первому тому, вышедшему в 2008 году под названием «Возрождение», Рифф признается в своей неуверенности в отношении проекта. Он сообщает, что на момент своей смерти в 2004 году Зонтаг не дала никаких указаний относительно десятков блокнотов, которые она заполняла своими личными мыслями с подросткового возраста и которые она держала в шкафу в своей спальне.
«Предоставленный самому себе, — пишет он, — я бы долго ждал, прежде чем опубликовать их, или, может быть, вообще не опубликовал бы их». Но поскольку Зонтаг продала свои статьи Калифорнийскому университету в Лос-Анджелесе, и доступ к ним был в основном неограниченным, «либо я их систематизирую и представлю, либо это сделает кто-то другой», так что «казалось, лучше идти вперед». Однако, пишет он, «мои опасения остаются. Сказать, что эти дневники говорят сами за себя, значит ничего не сказать».
В них Зонтаг ругает себя почти за все, что можно бить себя за исключением убийства. Она лжет, обманывает, выдает секреты, она жалко ищет одобрения других, она боится других, она слишком много говорит, слишком много улыбается, она непривлекательна, она недостаточно часто моется. В феврале 1960 года она перечисляет «все, что я в себе презираю». . . быть моральным трусом, быть лжецом, быть нескромным в отношении себя и других, быть фальшивым, быть пассивным». В августе 1966 лет, она пишет о «хронической тошноте — после я с людьми.
Осознание (пост-осознание) того, насколько я запрограммирован, насколько неискренен, насколько напуган». В феврале 1960 года она пишет: «Сколько раз я говорила людям, что Перл Казин была главной подругой Дилана Томаса? У Нормана Мейлера оргии? Этот Маттиссен был странным. Конечно, все известно всем, но кто я, черт возьми, такой, чтобы рекламировать сексуальные привычки других людей? Сколько раз я корил себя за это, что лишь немногим менее оскорбительно, чем моя привычка упоминать имена (сколько раз я говорил об Аллене Гинзберге в прошлом году, когда я был на Комментарий ?)».
Мир воспринял дневники достаточно спокойно; публикуемые дневники не пользуются большой популярностью. Будет интересно посмотреть, вызовет ли больше ажиотажа авторизованная биография Бенджамина Мозера «Зонтаг: ее жизнь и работа» (Ecco), которая в значительной степени опирается на дневники. Мозер верит Зонтаг на слово и не питает к ней иллюзий так же, как и к самой себе. Солидные литературные достижения и впечатляющий мирской успех, которые мы связываем с Зонтаг, были, по словам Мозера, всегда омрачены презренным страхом и неуверенностью, все чаще сопровождаемым непривлекательным поведением, порождаемым страхом и неуверенностью.
Устрашающе эрудированная, поразительно красивая женщина, ставшая звездой нью-йоркской интеллигенции, когда едва исполнилось тридцать, после публикации эссе «Заметки о лагере», и которая продолжала выпускать книгу за книгой передовой критики и художественной литературы, унижена в этом биография. Она выходит из этого как человек, которого больше жалеют, чем завидуют.
Если журналы подтверждают подлинность ужасного портрета Мозера, его интервью с друзьями, любовниками, членами семьи и сотрудниками делают его мрачнее. Почему люди рассказывают биографам о своих покойных знаменитых друзьях? В большинстве случаев мотив доброкачественный: информант хочет быть полезным, хочет поделиться тем, что он знает о предмете, полагая, что подробности, в которые он и только он посвящен, будут способствовать полноте портрета. Может быть замешано немного самомнения: интервьюируемый польщен тем, что его пригласили на вечеринку. Конечно, он намерен быть осторожным, держать некоторые вещи при себе. Однако самые лучшие намерения могут рухнуть в колесе умелого (или даже неумелого) интервьюирования.
Осмотрительность так быстро превращается в неосмотрительность под волнующим заклинанием безраздельного внимания. Таким образом, киновед Дон Эрик Левин, близкий друг Зонтаг, является источником Мозера, написавшего, что «когда Джаспер [Джонс] бросил ее, он сделал это таким образом, что это опустошило бы почти любого. Он пригласил ее на вечеринку в канун Нового года, а затем, не сказав ни слова, ушел с другой женщиной». Мозер добавляет: «Этот инцидент не упоминается в ее дневниках». В другом неупомянутом инциденте (пока Мозер не упомянул о нем) Левин удивляется, когда Зонтаг говорит ему, что собирается забрать сына из дома одноклассника: «Это не Сьюзан. Почему она собирается забрать сына? Я ничего не сказал. Вернувшись, она уложила Дэвида в постель и сказала: «Знаешь что? Я постучал в дверь. Это была «Дакота». . . Она постучала в дверь, а кто открыл дверь? . . . Конечно, она знала, кто открывает дверь. Лорен Бэколл».
«Я любил Сьюзен, — сказал Леон Визельтье. — Но она мне не понравилась.
Он, как пишет Мозер, говорил от имени многих других. Другой друг, Роджер Дойч, сообщил: «Если бы кто-то вроде Джеки Онассис вложил 2000 долларов» в фонд помощи Зонтаг, когда она была больна и не имела страховки, «Сьюзен сказала бы: «Эта женщина такая богатая. Джеки Онассис. Кем она себя считает?»
Если друзья не могут совладать со своей амбивалентностью, то как насчет врагов, которым не терпится отомстить? «Сьюзен очень хотела быть нравственно чистой, но в то же время она была одним из самых аморальных людей, которых я когда-либо знал. Патологически так. Предательски», — говорит Мозеру взбешенная подружка из шестидесятых Ева Коллиш, как будто ждала его звонка полвека. Мозер принимает ее обиды за чистую монету и вплетает их в свой беспощадный рассказ.
Биографам часто надоедают сюжеты, с которыми они слишком фамильярно фамильярничают. Мы никого не знаем в жизни так, как биографы знают своих героев. Это нечестивая практика — рассказывать чужую историю жизни на основе угнетающе огромного количества случайной, не обязательно надежной информации.
Требования, которые это предъявляет к способности практикующего различать, а также к его способности к сочувствию, могут оказаться невыполнимыми. Однако раздражение Мозера Зонтаг подпитывается чем-то, что лежит за пределами проблематики биографического письма. В середине биографии он сбрасывает маску нейтрального наблюдателя и обнаруживает себя — можно даже сказать, выходит — интеллектуальным противником своего субъекта.
На самом деле каминг-аут под вопросом. Поводом послужило потрясающе хорошее эссе Зонтаг «Очаровательный фашизм», опубликованное в «Нью-Йоркское обозрение книг» в 1975 году и перепечатанное в книге «Под знаком Сатурна», в которой она справедливо разрушила только что восстановленную репутацию Лени Рифеншталь, показав ее быть сторонником нацистов до мозга костей. Отдав эссе должное, Мозер внезапно отклоняется в сторону поэтессы Эдриенн Рич, которая написала письмо в Review , в котором протестовала против проходного приписывания Зонтаг реабилитации Рифеншталь феминисткам, которые «почувствовали бы угрызения совести из-за необходимости пожертвовать одна женщина, которая снимала фильмы, которые все признают первоклассными».
Мозер считает Рич «первоклассным интеллектуалом», который «написал эссе ничуть не хуже, чем у Зонтаг», и образцом того, какой Зонтаг могла бы стать, если бы у нее хватило мужества. В то время, когда гомосексуальность все еще подвергался уголовному преследованию, Рич признал ее лесбиянство, в то время как Зонтаг умолчала о своем. Рич был наказан за свою храбрость («выйдя на публику, [она] купила себе билет в Сибирь — или, по крайней мере, подальше от патриархального мира нью-йоркской культуры»), а Зонтаг была вознаграждена за свою трусость. Позже в книге Мозер с трудом сдерживает свой гнев на Зонтаг за то, что она не вышла во время 9-го раунда.0005 СПИД кризис. «Она могла многое сделать, и гей-активисты умоляли ее сделать самое простое, самое смелое и самое принципиальное дело», — пишет он. «Они просили ее сказать «я», сказать «мое тело»: выйти из туалета». Мозер не может простить ей этого отказа.
Любовная жизнь Зонтаг была необычной. В пятнадцать лет она написала в своем дневнике о «лесбийских наклонностях», которые обнаружила в себе.
В следующем году она начала спать с женщинами и получать от этого удовольствие. Одновременно она писала о своем отвращении к мысли о сексе с мужчинами: «Ничего, кроме унижения и унижения при мысли о физических отношениях с мужчиной. это все? — это так глупо». Менее чем через два года, будучи студенткой Чикагского университета, она вышла замуж — за мужчину! Это был Филип Рифф, двадцатидевятилетний профессор социологии, у которого она работала научным сотрудником и с которым прожила в браке восемь лет. Первые годы брака Зонтаг с Риффом наименее задокументированы в ее жизни, и они немного загадочны, оставляя многое для воображения. Это то, что вы могли бы назвать ее годами в пустыне, годами до того, как она стала знаменитой фигурой, которой она оставалась до конца своей жизни. Она последовала за Риффом в места его академических встреч (в том числе в Бостон, где Зонтаг работала в аспирантуре на факультете философии Гарварда), забеременела и сделала вынужденный незаконный аборт, снова забеременела и родила сына Дэвида.
«Ужасное покрытие».
Мультфильм Джулии Сьютс
Между Зонтаг и Риффом была огромная интеллектуальная близость. «В семнадцать лет я встретила худощавого, широконогого, лысеющего мужчину, который говорил и говорил, снобистски, книжно, и называл меня «Милый». Через несколько дней я вышла за него замуж», — вспоминала она в дневниковой записи 1973 года. К моменту замужества в 1951 году она обнаружила, что секс с мужчинами не так уж и плох. Мозер цитирует документ, который он нашел среди неопубликованных бумаг Зонтаг, в котором она перечисляет тридцать шесть человек, с которыми спала в возрасте от четырнадцати до семнадцати лет, среди которых были как мужчины, так и женщины. Мозер также цитирует найденную им в архиве рукопись, которую он считает воспоминаниями о браке: «Большую часть первых месяцев брака они оставались в постели, занимаясь любовью четыре или пять раз в день, а в перерывах между разговорами, разговорами и бесконечно об искусстве, политике, религии и морали». У пары не было много друзей, потому что они «склонны критиковать их из-за неприемлемости».
В дополнение к своей дипломной работе и заботе о Дэвиде Зонтаг помогала Риффу с книгой, которую он писал, которая должна была стать классикой «Фрейд: разум моралиста». Она становилась все более неудовлетворенной браком. «Филип — эмоциональный тоталитарист, — писала она в своем дневнике в марте 1957 года. Однажды с нее это надоело. Она подала заявку и получила стипендию в Оксфорде, оставив мужа и ребенка на год. После нескольких месяцев в Оксфорде она поехала в Париж и разыскала Харриет Сомерс, которая была ее первой любовницей десятью годами ранее. В течение следующих четырех десятилетий жизнь Зонтаг была отмечена чередой напряженных, обреченных романов с красивыми, замечательными женщинами, среди которых были танцовщица Люсинда Чайлдс и актриса и режиссер Николь Стефан. Журналы документируют, иногда в мучительно откровенных подробностях, мучения и горя этих связей.
Если чувства Мозера к Зонтаг неоднозначны — он всегда кажется немного благоговейным, а также раздраженным ею — его неприязнь к Филипу Риффу остается неизменной.
Он пишет о нем с полным презрением. Он издевается над своим фальшивым акцентом высшего класса и модной одеждой, сделанной на заказ. Он называет его мошенником. И он бросает эту бомбу: он утверждает, что не Рифф написал свою великую книгу, а Зонтаг. Мозер никоим образом не обосновывает свое утверждение. Он просто считает, что такой претенциозный подонок, как Рифф, не мог ее написать. «Книга настолько превосходна во многих отношениях, настолько полна разработка тем, которые отметили жизнь Сьюзан Зонтаг, что трудно представить, что она могла быть продуктом ума, который впоследствии принес такие скудные плоды», — пишет Мозер. .
Самым веским доказательством, которое Мозер предлагает для своей диссертации, является письмо, которое Зонтаг написала своей младшей сестре Джудит в 1950 году о своей интересной новой работе в качестве научного сотрудника Риффа. Одна из ее обязанностей, как она говорит Джудит, заключалась в том, чтобы читать, а затем писать рецензии как на научные, так и на популярные книги, которые Риффу было поручено рецензировать, и он был слишком занят или слишком ленив, чтобы читать и писать о себе.
Конечно, это плохо отражается на Риффе, но едва ли доказывает, что Зонтаг написала «Разум моралиста». Интервью Мозер с современниками, знавшими, что Зонтаг работала над книгой, также не доказывают ее авторства. Тем не менее он настолько убедился в этом, что, цитируя «Разум моралиста», ловко говорит: «Она пишет» или «Зонтаг отмечает». С точки зрения Мозера, каждый писатель, сильно отредактированный, больше не может претендовать на роль автора своей работы. «Заставь меня переписать!» редактор городского совета лает в трубку в комедиях 1930-х годов о газетном мире. В мире Мозера переписать становится написать. Сигрид Нуньес в своих мемуарах «Sempre Susan» вносит, возможно, последнее слово в вопрос об авторстве «Разума моралиста»: «Хотя ее имя не фигурировало на обложке, она была полноправным соавтором, она всегда говорила. На самом деле, она иногда шла еще дальше, утверждая, что сама написала всю книгу, «каждое слово». Я воспринял это как еще одно ее преувеличение».
Гении часто рождаются у родителей, не страдающих такими отклонениями, и Зонтаг принадлежит к этой группе.
Ее отец, Джек Розенблатт, сын необразованных иммигрантов из Галиции, бросил школу в возрасте десяти лет, чтобы работать посыльным в нью-йоркской фирме по торговле мехом. К шестнадцати годам он продвинулся в компании до такой ответственной должности, что его отправили в Китай покупать шкуры. К моменту рождения Сьюзан, в 1933 году, у него был собственный меховой бизнес, и он регулярно путешествовал по Азии. Милдред, мать Сьюзен, которая сопровождала Джека в этих поездках, была тщеславной красивой женщиной, происходившей из менее грубой семьи еврейских иммигрантов. В 1938 лет, находясь в Китае, Джек умер от туберкулеза, оставив Милдред с пятилетней Сьюзен и двухлетней Джудит расти в одиночестве. Судя по всему, она была ужасной матерью, нарциссом и пьяницей.
Рассказ Мозера во многом основан на записях Сьюзен: из записей в ее дневнике и из автобиографического рассказа под названием «Проект поездки в Китай». Мозер также использует книгу под названием «Взрослые дети алкоголиков» Джанет Герингер Войтиц, опубликованную в 1983 году, чтобы объяснить мрачную дальнейшую жизнь Зонтаг.
«Ребенок алкоголика страдает от низкой самооценки, он всегда чувствует, как бы громко его ни хвалили, что он не соответствует действительности», — пишет он. Оттолкнув девочку Сьюзен и в то же время опираясь на нее в поисках эмоциональной поддержки, Милдред закрыла возможность любого будущего легкомыслия. «Действительно, многие из явно неприятных аспектов личности Зонтаг проясняются в свете алкогольной семейной системы, как она была понята позже», — пишет Мозер и продолжает:
Ее враги, например, обвиняли ее в слишком серьезном отношении к себе, в жесткости и отсутствии чувства юмора, в непостижимой неспособности отказаться от контроля даже над самыми тривиальными вопросами. . . . Родители своим родителям, которым запрещена беспечность нормальных детей, они [дети алкоголиков] принимают вид преждевременной серьезности. Но часто во взрослом возрасте маска «исключительно благовоспитанного» сползает и обнажает несезонного ребенка.
Сьюзан Зонтаг | Архив еврейских женщин
16 января 1933 г.
– 28 декабря 2004 г.
по
Треза Грауэр, обновленная Дори Фокс
Последнее обновление
23 июня 2021 г.
В своих эссе, или «тематических исследованиях», посвященных искусству и «современной чувствительности», Сьюзен Зонтаг освещала темы от фотографии до болезней и фашизма. Один из самых читаемых культурных критиков своего поколения, она изображена здесь во время визита в Израиль, чтобы получить Иерусалимскую премию 2001 года, событие, которое вызвало много споров о ее отношениях с еврейской общиной.
Учреждение: Иерусалимская международная книжная ярмарка
Коротко
Сьюзан Зонтаг родилась в Нью-Йорке в 1933 году и выросла в основном в Лос-Анджелесе. Она проявила ненасытный интерес к литературе в юном возрасте и окончила среднюю школу в возрасте пятнадцати лет. Она вышла замуж во время учебы в колледже и родила сына. После нескольких лет учебы в Бостоне, Англии и Франции она поселилась в Нью-Йорке, где сделала очень успешную литературную карьеру.
Ее эссе «Заметки о лагере» о причудливой эстетике «лагеря» принесло ей раннюю известность. Ее книга Against Interpretation (1966) еще больше укрепил ее положение как общественного интеллектуала. Она продолжала писать много книг эссе, романов и пьес. Некоторые из ее самых известных работ посвящены СПИДу и болезням, фотографии, эстетике и морали. У Зонтаг впервые диагностировали рак в 1975 году; после нескольких рецидивов она в конце концов умерла от лейкемии в 2004 году.
6 Библиография
Когда ее эссе впервые начали появляться на американской критике в начале 19В 60-х Сьюзен Зонтаг многие называли голосом и лицом Zeitgeist. Выступая за «новую чувствительность», которая была «вызывающе плюралистической», как она объявила в своем новаторском сборнике эссе «Против интерпретации » (1966), Зонтаг стала одновременно влиятельной интеллектуалкой и популярной иконой, публикуясь везде, от Partisan Review до Playboy и появление на обложках Vanity Fair и New York Times Magazine .
Она стала для многих культурным символом, образом женщины-интеллектуалки; она сама шутила, что больше всего известна белой прядью в темных волосах, а не всем, что она написала. В своей работе она отвергала традиционный проект художественной интерпретации как реакционный и удушающий и призывала вместо этого к новому, более чувственному переживанию эстетического мира: «акту понимания, сопровождаемому сладострастием» ( Against Interpretation , 29). Бросая вызов тому, что она считала «установленными различиями в самом мире культуры — между формой и содержанием, легкомысленным и серьезным, и… «высокой» и «низкой» культурой», Зонтаг выступала как поборница авангардизма. сад и изобразительное искусство в частности ( Вопреки интерпретации , 297).
Будучи единственной женщиной среди нью-йоркских еврейских интеллектуалов 1960-х годов, Зонтаг одновременно и почиталась, и злодейски изображалась либо как контркультурный герой, либо как позерская поп-знаменитость. В эссе 1968 года в журнале Commentary Ирвинг Хоу назвал ее «публицистом» для молодого поколения критиков, присутствие которого ощущалось как «расползающееся пятно антиинтеллектуализма».
Сосредоточившись на женщине, а не на работе, другие критики окрестили ее «Мисс Кэмп» (в честь ее знаменитого эссе «Заметки о Кэмпе») и «Смуглой леди американской литературы» (прозвище, заимствованное у Мэри Маккарти). Действительно, в свои 19В книге 67 Making It Норман Подгорец ехидно приписал ее популярность ее полу и тому факту, что она была «умной, образованной, красивой, способной писать семейную критику, а также художественную литературу с сильным привкусом озорства. ” В то время как публичный образ Зонтаг позже изменился от радикального шестидесятых до неоконсервативного девяностых, ни одно из представлений не объясняет ни сложности ее взглядов, ни значимости ее вклада в современные культурные дебаты, особенно по таким темам, как фотография, болезнь и репрезентация. страдания.
Зонтаг была объектом пристального внимания средств массовой информации на протяжении всей своей карьеры, несмотря на ее собственное последовательное неприятие биографического материала как средства понимания произведения.
«Я не хочу возвращаться к своим истокам», — сказала она Джонатану Котту в интервью. «Я думаю о себе как о самосотворенном — это моя рабочая иллюзия». Ее недоверие к потенциально редуктивному характеру личной, биографической критики усугублялось ее настойчивостью в том, что ей самой «не к чему возвращаться».
Сьюзан Зонтаг родилась 16 января 1933 года в Нью-Йорке, старшая из двух дочерей Джека и Милдред (Джейкобсон) Розенблат. Ее ранние годы прошли с бабушкой и дедушкой в Нью-Йорке, в то время как ее родители занимались экспортом меха в Китае. Когда ей было пять лет, ее отец умер от туберкулеза, а мать вернулась из Китая. Год спустя мать и дочери переехали в Тусон, штат Аризона, чтобы облегчить развитие астмы Сьюзен. В 1945 году Милдред Розенблатт вышла замуж за капитана армейской авиации Натана Зонтага, дочери взяли фамилию отчима, и семья уехала из Аризоны в пригород Лос-Анджелеса. Хотя ее родители были евреями, у Зонтаг не было религиозного воспитания, и она утверждает, что не ходила в синагогу до двадцати пяти лет.
Одно автобиографическое эссе, которое Зонтаг опубликовала при жизни, «Паломничество», изображает давнее чувство безысходности и раздробленности писателя как «резидентского пришельца» в «факсимиле семейной жизни». Это также выражает ее чувство интеллектуальной изоляции и ее страх «утонуть в чуши» в пригороде Америки. «Опьяненная литературой» с самого раннего возраста, она читала европейских модернистов, чтобы избежать «этого длительного тюремного заключения, моего детства» и достичь «триумфов быть не собой». Многие из этих вопросов — яростный индивидуализм интеллекта, удовольствие и питание, получаемые от знания, и вопрос о том, что значит быть современным — стали центральными темами художественной литературы и эссе Зонтаг. Эти опасения также проявляются в ее посмертно опубликованных журналах, в которых записаны ее мысли, начиная с четырнадцатилетнего возраста. Журналы изображают молодого писателя, наполненного не по годам развитым интеллектом и периодически задающимся вопросом.
В возрасте пятнадцати лет Зонтаг обнаружила литературные журналы в ближайшем газетном киоске и описала свое волнение в интервью Роджеру Коупленду, объяснив, что «с тех пор моей мечтой было вырасти, переехать в Нью-Йорк и писать для Partisan». Отзыв ». Она осуществила эту мечту в 1961 году, после двенадцати лет работы в академическом мире. Окончив среднюю школу в возрасте пятнадцати лет, Зонтаг провела один семестр в Калифорнийском университете в Беркли, а затем перевелась в Чикагский университет на оставшуюся часть учебы в колледже. Там она познакомилась с Филипом Риффом, преподавателем социологии, во время прослушивания аспирантуры по Фрейду. Они поженились через десять дней, когда Зонтаг было семнадцать, а Риффу двадцать восемь. Их единственный сын Давид, который впоследствии некоторое время будет ее редактором в Farrar, Straus and Giroux, родился в 1952. В том же году Зонтаг поступила в Гарвард в качестве аспиранта по английскому языку и философии. Получив степень магистра в обеих областях (1954 и 1955 соответственно), Зонтаг оставила мужа и сына и два года училась в Оксфорде и Сорбонне, хотя ни в одном из учебных заведений не защитила диссертацию.
Вскоре после своего возвращения в Соединенные Штаты в 1959 году она развелась с Риффом и переехала в Нью-Йорк с «семьюдесятью долларами, двумя чемоданами и семилетним сыном». Как она объяснила в интервью Джонатану Котту: «У меня была идея, что я хотела бы иметь несколько жизней, а очень тяжело иметь несколько жизней, а потом иметь мужа. … [S]где-то по линии нужно выбирать между Жизнью и Проектом». В последние полтора десятилетия своей жизни Зонтаг встречалась с фотографом Энни Лейбовиц, с которой она иногда сотрудничала в творческом плане.
В Нью-Йорке Зонтаг начала зарекомендовать себя как независимый писатель, преподавая философию на временных должностях в Саре Лоуренс, Городском колледже и Колумбийском университете и недолго работая редактором в Commentary . В период с 1962 по 1965 год она опубликовала двадцать шесть эссе, а также экспериментальный роман «Благодетель » в 1963 году. Хотя Зонтаг больше всего известна своей документальной литературой, она работала во многих творческих жанрах.
1960-е и 19В 70-е годы был выпущен второй роман « Death Kit » (1967), сборник рассказов « I, Etcetera » (1978), а также сценарий и постановка трех экспериментальных фильмов: « Дуэт каннибалов » (1969). , Брат Карл (1971) и Земли Обетованные (1974). Земли обетованные , документальный фильм о израильском Дне искупления, который приходится на 10-й день еврейского месяца Тишрей и посвящен молитве и посту. вопросы.
Многолетняя серия эссе Зонтаг — или «тематических исследований», как она назвала их в «Против интерпретации », — продемонстрировала широкое и демократичное определение искусства, охватывающее такие разнообразные темы, как фотография, болезнь, фашистская эстетика, порнография и война во Вьетнаме. Зонтаг, называющая себя интеллектуалом-универсалом, объяснила в интервью Роджеру Коупленду, что ее всеобъемлющий проект заключался в том, чтобы «очертить современную чувствительность с максимально возможного количества точек зрения».
Письмо Зонтаг отличалось стилем, часто афористичным по своему характеру. Ее эссе свободно варьировались от высокого модернизма до массовой культуры, от европейских до американских художественных деятелей, от эстетики тишины до распространения изображений и шума в современных СМИ. Ее писательская карьера характеризовалась напряжением между такими противоположностями: «Все, что я написала и сделала, — объяснила она, — должно быть вырвано из чувства сложности. Это, да. Но и то . На самом деле это не разногласие, это больше похоже на поворот призмы — увидеть что-то с другой точки зрения».
Как в своих художественных произведениях, так и в своих критических эссе, Зонтаг сказала Коупленду, она использовала такие дизъюнктивные формы письма, как «коллаж, сборка и опись», чтобы продемонстрировать свой тезис о том, что «форма — это вид содержания, а содержание — аспект формы. ” Настаивая на том, что интерпретация — это «месть интеллекта миру», « Против интерпретации », ее первый сборник эссе, стремился ниспровергнуть как стиль, так и предмет традиционного критического исследования.
Она объяснила, что функция критики должна состоять в том, чтобы помочь нам более полно ощутить искусство, «показать как есть то, что есть, даже то, что есть то, что есть , вместо того, чтобы показать , что значит ». Против интерпретации познакомил американскую аудиторию с менее известными европейскими деятелями, такими как Георг Лукач, Симона Вейль и Клод Леви-Стросс. Он также исследовал непочтительную игривость и застенчивую искусственность эстетики подпольного лагеря.
Стили радикальной воли (1969) развил эстетический аргумент Зонтаг, внимательно изучив порнографию, театр и кино, а также изучив влияние самосознания на современное искусство и философию Э. М. Чорана, Ингмара Бергмана и Жана. -Люк Годар. Но сборник предлагал как политический, так и эстетический способ преобразования сознания. Эссе «Поездка в Ханой», первоначально опубликованное в 1968 отдельной книгой, — это был откровенный ответ Зонтаг на ее поездку в Северный Вьетнам, когда она боролась с ограничениями своего собственного культурно сформированного восприятия.
Под знаком Сатурна (1980), состоящее из семи эссе 1970-х годов, объединило личные размышления о Поле Гудмане и Ролане Барте с постоянным анализом Вальтера Беньямина, Антонена Арто и Элиаса Канетти. Он также содержал известную пьесу «Очаровательный фашизм», в которой Зонтаг использовала нацистские пропагандистские фильмы Лени Рифеншталь, чтобы обсудить способы превращения истории в театр.
В отмеченном наградами сборнике Зонтаг «О фотографии » (1977) анализируется, как фотографические изображения изменили наши взгляды на мир. Сопротивляясь приобретательской природе фотографии и ее последующему нивелированию значения, Зонтаг здесь продемонстрировала растущее подозрение в отношении «возвышенной нейтральности» искусства, которое она так провозгласила в « против интерпретации» . Хотя она надеялась на ценность фотографии, когда она пробуждает совесть аудитории, она также была обеспокоена ее потенциально хищническим характером, объясняя, что «[не] фотографировать людей — значит насиловать их».
Нравится О фотографии, болезнь как метафора (1978) открыла новую критическую почву, исследуя значение общего культурного феномена, особенно в отношении боли и страдания: в данном случае, дискурсивного представления болезни. Книга, выросшая из собственного диагноза рака молочной железы, поставленного Зонтаг в 1975 году, стремилась разоблачить фантазии и страхи, замаскированные словарем болезни. В 1989 году она развила эту тему в книге «СПИД и его метафоры », которая вызвала некоторые споры. Многие в гей-сообществе критиковали ее попытки отделить культурные метафоры СПИДа от его политики.
В эти годы Зонтаг также сосредоточила свои усилия на художественной литературе и театре. Экскурсия без гида, — киноверсия более раннего рассказа, появившегося в 1983 году. В 1985 году она поставила премьеру пьесы Милана Кундеры « Жак и его хозяин ». Премьера ее собственной пьесы « Алиса в постели » состоялась в Бонне, Германия, в 1991 году и была опубликована в 1993 году.
В том же году она путешествовала со своим партнером, фотографом Энни Лейбовиц, чтобы выступить, по ее словам, в качестве «звездного свидетеля». во время боснийской войны. Находясь там, Зонтаг поставила Сэмюэля Беккета «9».0005 В ожидании Годо в осажденном войной Сараево. Спустя двадцать пять лет после публикации ее предыдущего романа появился получивший признание критиков роман Зонтаг «: Любовник вулкана » (1992), объединивший проблемы, которые долгое время вдохновляли ее творчество: отношения между стилем и формой, моральное удовольствие — и служение — искусства. и психология коллекционирования. Исторический роман с застенчиво современным рассказчиком, «Вулканический любовник », был пересмотренным пересказом любовной связи восемнадцатого века между леди Эммой Гамильтон и лордом Горацио Нельсоном, который отошел от абстракции более ранней художественной литературы Зонтаг, оставаясь при этом романом. идей. Последний роман Зонтаг, 9Действие 0005 In America (2000), получившее Национальную книжную премию в области художественной литературы, также происходило в прошлом; основанный на жизни польского артиста девятнадцатого века, иммигрировавшего в Америку с мечтой о создании утопического сообщества, роман опирался на язык театра и актерского мастерства, чтобы рассмотреть тематические возможности нового изобретения как личности, так и нация.
Зонтаг продолжала писать очерки о фотографии ближе к концу своей жизни. Она вернулась к этой теме, сначала в эссе, написанном для сопровождения серии женских портретов Лейбовица (опубликованной под номером 9).0005 Женщины в 1999 году; выставка фотографий затем отправилась в турне по стране), а затем с о боли других (2003), в которой обсуждались последствия почти повсеместного распространения изображений войны. Ее последней работой, опубликованной при ее жизни, было о пытках других (23 мая 2004 г.), эссе в журнале New York Times Magazine о пытках американских солдат над иракскими заключенными в Абу-Грейб. Основываясь на своей работе, она исследовала моральные последствия, казалось бы, банальных, широко распространенных фотографий этой пытки, сделанных на мобильный телефон.
На протяжении всей своей карьеры Зонтаг оставалась приверженной идее культурной критики, объясняя, что это «что значит быть интеллектуалом, а не писателем».
Ее вклад был отмечен многочисленными наградами и грантами, в том числе двумя грантами Фонда Рокфеллера (1964, 1974), двумя стипендиями Фонда Гуггенхайма (1966, 1975), премией Американской академии искусств и литературы и Институтом искусств и литературы (1976). , стипендия Фонда Макартуров (1990), премии «Писатели для писателей» (1998 г.) и Иерусалимской премии за свободу личности в обществе (2001 г.). В 1999 году французское правительство назначило ее командующим Ордена искусств и литературы после того, как в 1984 году тем же приказом она была назначена офицером. В 2003 году она получила две дополнительные европейские награды — премию принца Астурийского в области литературы. и Премия мира немецкой книжной торговли. Она была членом отборочного жюри Венецианского кинофестиваля и Нью-Йоркского кинофестиваля, а также была одним из основателей Нью-Йоркского института гуманитарных наук. Зонтаг также была президентом Американского ПЕН-центра с 19С 87 по 1989 год. Когда аятолла Хомейни приговорил Салмана Рушди к смерти за его «кощунственную» книгу «Сатанинские стихи » (1988), Зонтаг возглавила протесты в литературном сообществе от его имени.
«Ее решительная поддержка, — сказала Руши после смерти Зонтаг, — помогла переломить ситуацию против того, что она назвала «террористическим актом против жизни разума». Единая политическая идеология. В 1960-х ее творчество соответствовало авангарду; в последующие годы ее часто критиковали за эстетический и политический консерватизм. Она публично порвала с Новыми левыми в ратуше в 1919 г.82, когда она осудила коммунизм. Ее политика постоянно избегала категоризации. «Мне не нравятся партийные линии, — объяснила она в интервью, опубликованном в Salmagundi . «Они создают интеллектуальную монотонность и плохую прозу». В начале 2000-х Зонтаг была ярым противником войны США в Ираке и критиковала реакцию президента Джорджа Буша на теракты 11 сентября в течение нескольких недель после их совершения.
Хотя ее последовательная защита критической автономии сама по себе не означала поворота к политическим правым, к концу ее карьеры ее настойчивость в том, чтобы считаться универсалистом, и ее отказ от идентификации по полу, религии или сексуальной ориентации оставьте ее в стороне от важных дебатов, питающих современный критический дискурс.
Это подозрение в партикуляристской принадлежности отдалило Зонтаг от современного искусства и культуры; однако это также было неразрешенным напряжением в ее собственной работе. Например, несмотря на то, что она отрицает феминизм как «пустое слово»9.0005 The Volcano Lover заканчивается признанием женского персонажа, что «все женщины, включая автора этой книги… лгут [себе] о том, как сложно быть женщиной».
Хотя Зонтаг не писала прямо о еврейских проблемах, евреи часто являются точкой отсчета в ее работах, из которых она проводит аналогии с другими группами. Более того, Зонтаг проследила свой личный интерес к фотографиям страданий (то, что она назвала «перечнем ужасов»), восходя к просмотру изображений Холокоста в возрасте двенадцати лет. Она писала: «Ничто из того, что я видела — на фотографиях или в реальной жизни — никогда не ранило меня так резко, глубоко, мгновенно. Действительно, мне кажется правдоподобным разделить мою жизнь на две части»: до увиденного изображения и после ( О фотографии 19-20).
Отношения Зонтаг с еврейской общиной привлекли большое внимание в свете ее избрания лауреатом Иерусалимской премии за 2001 год, особенно в связи с заявлением Шимона Переса о том, что «сначала она еврейка, затем писательница, затем американка» противоречило ее собственное самоопределение. Кроме того, готовность Зонтаг принять награду, которая «вручается писателям, чьи произведения отражают свободу личности в обществе» от Израиля — страны, которую часто критикуют за нарушение тех же прав личности, — вызвала значительный политический протест, особенно со стороны левых сил. организации еврейских женщин, которые увидели в получении ею премии «молчаливое узаконивание оккупации». Набросившись на это предложение, Зонтаг воспользовалась церемонией награждения, чтобы раскритиковать действия Израиля на территориях, приняв премию «в знак уважения ко всем писателям и читателям в Израиле и Палестине, борющимся за создание литературы, состоящей из уникальных голосов и множества правда.» Этот ответ, в свою очередь, вызвал гнев правых, которые напали на ее критику Израиля как на «прекрасный пример ненавидящего себя еврея».
Таким образом, хотя Зонтаг и ее критиков явно беспокоило «частное», Зонтаг отказывалась ограничивать себя какой-либо одной критической точкой зрения. В своей речи на вручении Иерусалимской премии она объяснила: «Если литература привлекла меня как проект, то это как расширение моих симпатий к другим личностям, другим областям, другим мечтам, другим интересующим территориям». То, что она написала о Ролане Барте, хорошо применимо к ее собственному проекту: «Смысл не в том, чтобы научить нас чему-то конкретному. Смысл в том, чтобы сделать нас смелыми, подвижными, тонкими, умными, беспристрастными. И доставлять удовольствие» («О Ролане Барте», xvii).
Зонтаг, периодически страдавшая раком в течение тридцати лет (после постановки первоначального диагноза в 1975 году ей сказали, что у нее есть десятипроцентный шанс выжить в течение двух лет), умерла от осложнений острого миелогенного лейкоза 28 декабря 2004 г. , за две недели до своего семьдесят второго дня рождения. Лейбовиц сфотографировал последние дни Зонтаг, когда она заботилась о ней, и опубликовал изображения Зонтаг на смертном одре в книге «Жизнь фотографа: 1990-2005 » (2006), что вызвало некоторые споры.
Это будет лишь первая из серии посмертных биографических и автобиографических работ о Зонтаг. К ним относятся ее журналы, редактируемые ее сыном и изданные в двух томах (9).0005 Reborn охватывает 1947–1963 годы, а As Consciousness is Harnessed to Flesh охватывает 1964–1980 годы), пьесу Sontag: Reborn (2013), основанную на журналах, официальной биографии и документальном фильме. Зонтаг продолжала вдохновлять на пересмотр во многих формах, в которых она сама участвовала. было побудительным желанием определить силы — эстетические, моральные, политические, — которые формируют модернистское мироощущение. И при этом она надеялась понять, что значит быть человеком в последние годы двадцатого века».
Эссе
Против интерпретации и другие эссе. Нью-Йорк: Фаррар, Штраус и Жиру, 1966.
Поездка в Ханой. Нью-Йорк: Фаррар, Штраус и Жиру, 1968.
Стили радикальной воли.
Нью-Йорк: Фаррар, Штраус и Жиру, 1969.
О фотографии. Нью-Йорк: Farrar, Straus & Giroux, 1977.
Болезнь как метафора. Нью-Йорк: Фаррар, Штраус и Жиру, 19 лет.78.
«Паломничество». New Yorker (21 декабря 1978 г.): 38–54.
Под знаком Сатурна. Нью-Йорк: Farrar, Straus & Giroux, 1980.
Читательница Сьюзан Зонтаг. Нью-Йорк: Farrar, Straus & Giroux, 1982.
СПИД и его метафоры . Нью-Йорк: Фаррар, Штраус и Жиру, 1989.
«Почему мы в Косово?» Журнал New York Times , 2 мая 1999 г.
Женщины , фотографии Энни Лейбовиц, эссе Сьюзан Зонтаг. Лондон: Джонатан Кейп, 19 лет.99.
«Городские разговоры», Сьюзан Зонтаг и др. The New Yorker, 24 сентября 2001 г.
Куда падает стресс. Нью-Йорк: Farrar, Straus & Giroux, 2001.
О боли других . Лондон: Penguin, 2003.
«О пытках других». New York Times, 23 мая 2004 г.
Сборники романов и рассказов
Благодетель. Нью-Йорк: Фаррар, Штраус и Жиру, 19 лет.63.
Комплект смерти. Нью-Йорк: Новая американская библиотека, 1967.
I, И так далее. Нью-Йорк: Farrar, Straus & Giroux, 1978.
«Какими мы были», The New Yorker , 1986.
Любитель вулканов. Нью-Йорк: Farrar, Straus & Giroux, 1992.
В Америке. Нью-Йорк: Фаррар, Штраус и Жиру, 2000.
Пьесы
Алиса в постели: Пьеса в восьми сценах. Нью-Йорк: Фаррар, Штраус и Жиру, 19 лет.93.
Фильмы и киносценарии
Дуэт каннибалов (1969).
Дуэт каннибалов: сценарий (1970).
Брат Карл (1971).
Брат Карл: сценарий фильма (1974).
Земли обетованные (1974).
Экскурсия без гида (1983).
Дневники
Reborn: Journals and Notebooks, 1947-1963 , изд.
Дэвид Рифф. Нью-Йорк: Фаррар, Штраус и Жиру, 2008.
Как сознание приковано к плоти: Дневники, 1964–1980 , изд. Дэвид Рифф. Нью-Йорк: Farrar, Straus & Giroux, 2012.
Библиография
Ангелос, Мо. Зонтаг: Возрождение. Нью-Йорк: Ассоциация строителей, 2013 г.
Ароновиц, Стэнли. «Зонтаг против Барта ради Барта». Village Voice Литературное приложение (ноябрь 1982 г.): 1+.
Брук-Роуз, Кристин. «Эксплозии». Жанр 14:1 (Весна 1981): 9–21.
Брукс, Клинт. «Приоритет читателя». Mississippi Review 6, № 2 (1983): 289–301.
Коул, Теджу. «Что значит смотреть на это?» NYTimes , 24 мая 2018 г.
Современные авторы. Том. 25. Фармингтон-Хиллз, Мичиган: Gale Research Co., 1989).
ЭДЖ .
Эмре, Мерве. «Непонимание Сьюзен Зонтаг». The Atlantic , 9 сентября 2019 г.
Фокс, Маргалит. «Сьюзен Зонтаг, социальный критик с Verve, умерла в возрасте 71 года».
NYTimes , 28 декабря 2004 г.
Hentoff, Nat. «Цензура знаменитостей». Запрос 5, № 10 (июнь 1982 г.): 8.
Хирш, Марианна. «Сохранившиеся изображения: фотографии Холокоста и работа постпамяти». Йельский журнал критики 14, вып. 1 (2001): 5–37.
Холдсворт, Элизабет Маккефри. «Сьюзан Зонтаг: сценарист и режиссер». Dissertation Abstracts International 42 (апрель 1982 г.), Университет штата Огайо, 1991 г.
Холландер, Пол. Политические паломники: путешествия западных интеллектуалов в Советский Союз, Китай и Кубу 1928–1978 гг. Нью-Йорк: Издательство Оксфордского университета, 1981.
Хоу, Ирвинг. «Нью-йоркские интеллектуалы». Комментарий 46 (октябрь 1968 г.). Перепечатано в Selected Writings 1950–1990 Ирвинга Хоу, 267–268. Сан-Диего: Харкорт Брейс Йованович, 1990.
Калаиджян, Уолтер Б. «Сьюзан Зонтаг». В The Johns Hopkins Guide to Literature Theory and Criticism под редакцией Майкла Гродена и Мартина Крейсвирта.
Балтимор: Издательство Университета Джона Хопкинса, 19.94.
Кендрик, Уолтер. «В ее собственном заливе». The Nation (23 октября 1982 г.): 404.
Кеннеди, Лиам. Сьюзан Зонтаг: Разум как страсть . Манчестер: Издательство Манчестерского университета, 1995.
Крамер, Хилтон. «Антикоммунизм и круг Зонтаг». Новый критерий 5, № 1 (сентябрь 1986 г.): 1–7.
Крамер, Хилтон. «Пасионария стиля». The Atlantic 50, № 3 (сентябрь 1982 г.): 88–93.
Каплан, Элис. Мечтать по-французски. Чикаго: University of Chicago Press, 2012.
Кейтс, Нэнси. О Сьюзан Зонтаг . Нью-Йорк: Женщины снимают фильмы, 2014.
Лайт, Стив. «Шум разложения: ответ Сьюзен Зонтаг». Вещество 26 (1980): 85–94.
Линкон, Шерри Ли. «Сьюзен Зонтаг». американских еврейских женщин-писателей: биобиблиографический и критический справочник, под редакцией Энн Р. Шапиро и др. Нью-Йорк: Гринвуд, 1994. 9.
0003
Лопате, Филипп. Заметки о Зонтаг. Принстон: Издательство Принстонского университета, 2009.
Мэнсон, Аарон. «Вспоминая Сьюзен Зонтаг». Литература и медицина 24, вып. 1 (2005): 1–4.
Мозер, Бенджамин. Зонтаг: ее жизнь и творчество. Нью-Йорк: HarperCollins, 2020.
Мозер, Бенджамин. «Картины не исчезнут»: пожизненная одержимость Сьюзен Зонтаг страданием. The Guardian , 17 сентября 2019 г.
Нельсон, Кэри. «Требование самопознания: риторика Сьюзен Зонтаг». Критическое исследование (лето 1980 г.): 707–729.
Нельсон, Дебора. Достаточно крепкий . Чикаго: University of Chicago Press, 2017.
Подгорец, Норман. Создание (1967). Цитируется в Susan Sontag: Mind as Passion , Liam Kennedy, 133. Manchester: Manchester University Press, 1995.
Poague, Leland, ed. Беседы со Сьюзан Зонтаг . Джексон, MS: University Press of Mississippi, 1995.
Рич, Фрэнк.
«Сцена: «Жак и его хозяин» Милана Кундеры». NYTimes , 24 января 1985 г., C19.
Сайрес, Соня. Сьюзен Зонтаг: элегический модернист. Нью-Йорк: Routledge, 1990.
Шапиро, Энн Р. изд. и др., Американские писательницы-еврейки: биобиблиографический и критический справочник . Нью-Йорк: Гринвуд, 1994).
Подробнее о Susan Sontag
просмотреть все
Есть обновление или исправление? Дайте нам знать
Парижское обозрение — Искусство фантастики № 143
Сьюзан Зонтаг живет в скудно обставленной пятикомнатной квартире на верхнем этаже здания в Челси на западной стороне Манхэттена. Книги — целых пятнадцать тысяч — и бумаги повсюду. Можно всю жизнь листать книги по искусству и архитектуре, театру и танцам, философии и психиатрии, истории медицины и истории религии, фотографии, оперы и так далее. Различные европейские литературы — французская, немецкая, итальянская, испанская, русская и т. д.
, а также сотни книг японской литературы и книг о Японии — расположены по языкам в произвольном хронологическом порядке. Как и американская литература, а также английская литература, которая начинается с Беовульф скажем, Джеймсу Фентону. Зонтаг — заядлая машинка для стрижки, и книги заполнены клочками бумаги («Каждая книга помечена и скруглена», — говорит она), книжные шкафы увешаны заметками, нацарапанными названиями дополнительных вещей для чтения.
Зонтаг обычно пишет от руки на низком мраморном столике в гостиной. Небольшие тематические блокноты заполнены заметками к ее незавершенному роману «В Америке». Старая книга о Шопене лежит поверх истории правил поведения за столом. Комната освещена прекрасной лампой Фортуни или ее копией. Стены украшают гравюры Пиранези (одна из ее страстей — архитектурные гравюры).
Все в квартире Зонтаг свидетельствует о широте ее интересов, но именно сама работа, как и ее разговор, демонстрируют страстный характер ее увлечений.
Она стремится следовать предмету, куда бы он ни вел, насколько это возможно — и дальше. То, что она сказала о Ролане Барте, верно и в отношении нее самой: «Дело было не в знании. . . а бдительность, скрупулезная транскрипция того, что может быть мыслью о чем-то, как только оно попало в поток внимания».
Зонтаг давала интервью в своей квартире на Манхэттене в три невероятно жарких дня в июле 1994 года. Она путешествовала туда и обратно в Сараево, и с ее стороны было любезно выделить время для интервью. Зонтаг — потрясающий собеседник — искренний, неформальный, образованный, пылкий — и каждый день за деревянным кухонным столом беседует по семь-восемь часов. Кухня — комната смешанного назначения, но факс и копировальный аппарат молчали; телефон звонил редко. Разговор велся на самые разные темы — позже тексты будут просматриваться и пересматриваться, — но всегда возвращался к литературным удовольствиям и отличиям. Зонтаг интересует все, что касается письма, — от механизма процесса до высокой природы призвания.
У нее много миссий, но главная среди них – писательское призвание.
ИНТЕРВЬЮЕР
Когда вы начали писать?
СЬЮЗАН СОНТАГ
Не уверен. Но я знаю, что издавал сам, когда мне было около девяти; Я начал издавать четырехстраничную ежемесячную газету, которую я гектографировал (очень примитивный метод тиражирования) тиражом примерно в двадцать экземпляров и продавал соседям по пять центов. Газета, которую я вел в течение нескольких лет, была заполнена имитациями того, что я читал. Я помню рассказы, стихи и две пьесы, одна из которых была вдохновлена пьесой Чапека 9.0005 руб. , другой Эдны Сент-Винсент Миллей Aria de Capo . И отчеты о сражениях — Мидуэй, Сталинград и т. д.; помните, это были 1942, 1943, 1944 годы — старательно сжатые из статей в настоящих газетах.
ИНТЕРВЬЮЕР
Нам несколько раз приходилось откладывать это интервью из-за ваших частых поездок в Сараево, которые, как вы мне сказали, были одним из самых захватывающих событий в вашей жизни.
Я думал о том, как война повторяется в вашей работе и жизни.
СОНТАГ
Так и есть. Я совершил две поездки в Северный Вьетнам под американскими бомбардировками, о первой из которых я рассказал в «Поездке в Ханой», а когда в 1973 году началась Война Судного дня, я отправился в Израиль на съемки фильма « Земли обетованные » на фронте. линии. Босния на самом деле моя третья война.
ИНТЕРВЬЮЕР
В Болезнь как Метафора есть разоблачение военных метафор. И кульминация повествования The Volcano Lover , ужасающее воспоминание о жестокости войны. И когда я попросил вас внести свой вклад в книгу, которую я редактировал, Transforming Vision: Writers on Art , вы выбрали работу, о которой написал Гойя The Disasters of War .
СОНТАГ
Полагаю, странным может показаться путешествие на войну, и не только в воображении, даже если я действительно из семьи путешественников. Мой отец, торговавший мехом в северном Китае, погиб там во время японского вторжения — мне было пять лет.
Я помню, как слышал о «мировой войне» 19 сентября.Мне 39 лет, я пошла в начальную школу, где мой лучший друг в классе был беженцем времен Гражданской войны в Испании. Я помню, как запаниковал 7 декабря 1941 года. И одним из первых слов, которые я когда-либо обдумывал, было «на время» — как в «нет масла на время». Я помню, как наслаждался странностью и оптимизмом этой фразы.
ИНТЕРВЬЮЕР
В «Пишу себя» о Ролане Барте вы выражаете удивление тому, что Барт, отец которого погиб в одном из сражений Первой мировой войны (Барт был младенцем) и который сам в молодости пережил Вторую Мировая война — оккупация — ни разу не упоминает слово война в любом из его произведений. Но ваша работа кажется преследуемой войной.
СОНТАГ
Я мог бы ответить, что писатель — это тот, кто обращает внимание на мир.
ИНТЕРВЬЮЕР
Вы однажды написали о Землях Обетованных : «Моя тема — война, и все, что касается любой войны, не демонстрирующей ужасающей конкретности разрушения и смерти, — опасная ложь».